— А почему сборщики приедут только сегодня? — нарушила тягостную тишину она. — Я видела, что на площади приготовления идут уже целую неделю.

— Ждали королевского инспектора. Он лично хотел понаблюдать за сбором невест.

— А-а-а, — протянула Агнесса и обернулось: ей показалось, что она слышит топот множества копыт.

Действительно, полоса тумана, скрывавшая горизонт, вдруг заволновалась, заколыхалась, разорвалась, и показались всадники. Они стремительно приближались.

— С дороги! Посторон-и-и-и-сь!

Отец, обернувшись на протяжный крик, сплюнул и дернул поводья. Старая лошадь заметалась, рванула вперед, застряла колесом в колее, забилась.

— О боги!

Перепуганный отец спрыгнул на землю, обнял лошадь за голову, успокаивая, и тут навалилась на них группа всадников. Налетела, запорошила глаза и нос пылью. Агнесса во все глаза смотрела на первого воина на черном коне. Казалось, копыта его коня не касаются земли, он летит, парит в воздухе, как крылатое создание — это длинный плащ развивался за е спиной наездника.

Вот он уже близко, рядом, летит, как ураган, в столбе пыли, мелькает мимо, обдавая запахом кожаных доспех и пота взмыленного коня и исчезает впереди. И тут один из всадников поднимает кнут и опускает его на круп их лошади.

Звездочка натужно заржала, и на этот плач откликнулось сердце Агнессы.

— Вонючий утырок! — крикнула вслед воинам она и вскочила на ноги.

— Сядь!

Отец мгновенно рванул ее вниз. Девушка упала лицом в повозку, но тут же села, растрепанная, красная от злости, взлохмаченная.

Первый всадник вдруг резко остановил коня и развернулся. «Неужели услышал?» — ахнула Агни и одним движением по брови закуталась в шаль. Отец крепко сжал ее руку.

— Голову! Опусти голову! Не смотри! — прошептал он.

И, как ни бурлила в груди ярость, смешанная с любопытством, как ни рвалось наружу негодование, Агнесса выдержала испытание. Она слышала удары бешено колотившегося сердца, сжимала в кулаке шаль, но терпела.

Никто к ним не подошел, не устроил разбирательство. Кто-то гортанно прикрикнул на коня, щелкнул плетью, и топот копыт стал удаляться. Девушка осмелилась открыть лицо и взглянуть. Последние всадники исчезали за столбом пыли.

— Фу, пронесло, — улыбнулась она, посмотрела на отца и застыла.

Тот не радовался. Он стоял с бледным, как льняное полотно, выбеленное на солнце, лицом и не дышал. Агнесса испугалась и встряхнула его за плечи.

— Пап, ты чего? Отомри!

— Бедовая! До чего же ты бедовая! — свистящим шепотом выдавил отец и столько отчаяния было в его голосе, что Агнесса испугалась. — Дочк-а-а-а!

— Пап, ну, все же обошлось. Они уехали.

— Прикуси свой язык, прошу! Сгинешь же из-за него.

— Пап, да я, — растерялась Агни: она чувствовала неловкость и вину. — Я не хотела. Вырвалось как-то само. Он же кнутом нашу Звездочку… мерзавец!

Она спрыгнула на землю и бросилась к лошади. Только протянула руку, чтобы погладить ее по белой отметине на лбу, как та шарахнулась в сторону, зашевелила ушами, оскалила зубы, угрожая. Агнесса тоже отпрыгнула: да, в таком виде ее даже любимая животина не узнала.

— О боги! За что вы нас наказываете? За что? — простонал отец и посмотрел на дочь безумным взглядом.

Агнесса невольно сжалась, нехорошее предчувствие зашевелилось в груди. Отец был на себя не похож, словно что-то сжигало его изнутри.

— Пап, мы не одни такие. Дочка Зимана тоже невеста. Мы вместе выдержим, вот увидишь! Я обязательно весточку пришлю!

— Нет, — отец без остановки качал головой, — не отдам я тебя этому инспектору, — и вдруг погрозил небу кулаком и вскрикнул: — Не отдам! Садись в повозку, живо!