И когда Полина только собиралась ступить на мост, передние воины начинали своеобразную перекличку, передавая эстафету дальше по строю:

– Кто… кто… кто… идет… идет…

– Девочка… девочка… девочка…

– ДЕВОЧКА? – вопрошал могучий бас главного богатыря. – Хм… девочку… пропустим…

Полина шагала по каменному мосту между рядами великанов, которые негромко ворчали, кто в бороду, а кто в усы:

– Пропустим… пропустим… пропустим…

А Ирина Олеговна была Золушкой, но не такой, как в той сказке, которую они смотрели однажды по телевизору вместе с тетей Анжелой. Та Золушка не казалась Полине настоящей – кукольная, искусственная, слишком яркая. А Ирина Олеговна была настоящей, хотя и скрывала это, выдавая себя за учительницу.

Полина с удовольствием рассматривала ее неброское темно-синее платье, иногда сменявшееся темно-серым, длинную, аккуратно заплетенную черную косу и блестящие черные глаза. Ирина Олеговна стремительно двигалась по классу, взволнованно рассказывала о чем-то, затем подходила к своему столу и, суетливо перебирая на столе стопки тетрадей, журнал, ручки, тихонько приговаривала:

– Собираюсь, собираюсь, собираюсь…

Затем подбегала к окну, высматривала что-то.

А карета все не ехала.

«Скорее бы уже», – шептала Полина.

Две ноги в кофейных ботиночках пробирались по узкой тропинке, протоптанной в снегу. Чуть повыше было темно-красное пальто, зеленый шарф, серая шапочка. Под шапочкой – коричневые глаза.

Метель пыталась засыпать снегом ее пальто, даже ее ресницы. Однако Полина взмахнула варежкой, и снежинки полетели по кругу. Шла дальше. По пути трогала за уши мохнатых белых зайцев, которые прискакали, чтобы поприветствовать ее. Вот она я. Фея-ветер, мадам-снег, госпожа-лед – в одном лице. И еще…

Бум! И фея-снег лежит на спине. Рядом с ней, лицом в снегу, барахтается какой-то мальчик. Оба встают, отряхиваются.

– Смотреть надо, куда идешь, – серьезно говорит мальчик.

Мальчик крупный, более чем на голову выше Полины, на розовом круглом лице – очки, почти полностью залепленные снегом. Снимает очки, рассматривает их.

– Фух, целые! – радостно выдыхает он пар изо рта, счищая снег со стекол.

– Хорошо, что целые, – повторяет он с улыбкой. – А то…

– А то было бы плохо… Ну если бы сломались, – говорит Полина.

– Ага. Мама ругалась бы очень, – парень закончил протирать очки и надел их, предварительно сняв шапку.

Ну вот, готов. Мальчик снова надел шапку, сфокусировался и стал обозревать стоящую перед ним девочку.

Посмотрел на лицо, на темные волосы, падающие на пальто, вниз, к ботинкам, снова вверх. Молчал.

– Нравлюсь?

Мальчик опешил от такого нахальства, не знал, что сказать, смущенно топтался в снегу, проделывая носком сапога дыру в сугробе.

– Ты в каком классе? – спросил он наконец.

– В первом.

– Ааа… ясно. Понятно. Я думал…

– Что?

– Нуу… думал, что ты… во втором.

– Хм. Ясно. Понятно. А ты в каком?

– Я уже в пятом.

– Угу. А я думала, что ты тоже… во втором.

Мальчик недоуменно смотрел на нее. Полина не выдержала, расхохоталась. Смеялась, немного покачиваясь и прикрывая варежкой лицо (она считала, что рот у нее великоват, а когда смеется – становится еще больше).

Мальчик молчал, потом повернулся, глянул куда-то себе за спину и важно сказал:

– Ну ладно. Мне пора. Я пойду домой. А то…

– А то мама будет ругаться.

– Ага. Пока, – мальчик развернулся и потопал по снегу.

– Покаааа!

Полина повернулась, пошла на лед, где несколько раз прокатилась и несколько раз упала.

«Домой, что ли? А то… мама будет ругать». И красное пальто, даже не отряхнувшись, побежало навстречу красному солнцу.

– Неси дневник.

Отчим хмуро листал дневник.