Кто-то стучит в дверь. Хоть она и заперта, меня охватывает беспричинная паника.

– Эми?

– Док? – спрашиваю, открывая дверь. Меня встречает его серьезное лицо.

– Хотел проверить, как ты, – объясняет он, заходя.

– У меня все хорошо, – торопливо отвечаю я. Док уже не раз предлагал мне светло-голубые медпластыри. Он говорит, что они «от нервов», но мне не хочется проверять. Я не доверяю пластырям, которые он раздает вместо таблеток, не доверяю никаким лекарствам на корабле, где так долго производили фидус.

– Нет. – Док успокаивающе машет рукой. – Я имел в виду… Гм… Я беспокоился… о твоей безопасности.

– Безопасности? – плюхаюсь на незаправленную кровать. Док бросает взгляд на стоящий у стола стул – единственный стул в моей комнате, – но не садится. На спинке стула висит куртка, а на столе навалены пленки и книги, которые я стащила из Регистратеки. Он, наверное, в жизни не согласился сесть там без антибактериальных салфеток и бутылки «Мистера Пропера».

В любом случае уж «Мистера Пропера» тут точно нет.

Док стоит как-то странно: спина напряженно прямая, руки прижаты к телу. Однако лицо полно серьезности.

– Я уверен, ты заметила увеличение… То есть видно, что в организме людей не осталось никаких следов фидуса. И получилось так, что… На корабле сейчас не слишком безопасно, особенно для человека, который…

– Который выглядит, как я? – Откидываю с плеча рыжую прядь.

Док морщится; для него мои волосы оскорбительны, словно чертыхание в церкви.

– Да.

Он не сказал мне ничего нового. Я – единственный человек на этом корабле, кто не родился здесь. Жители «Годспида» доскрещивались до полной потери различий, они моноэтничны, а мои очень бледная кожа, ярко-зеленые глаза и рыжие волосы отличают меня от них абсолютно во всем. Прежний командир корабля, Старейшина, тоже не очень-то меня жаловал: он сказал всем, что я – результат неудачного генетического эксперимента. В лучшем случае люди считают меня уродцем.

В худшем – винят меня в том, что все начало разваливаться.

Три недели назад я собралась на ежедневную пробежку и остановилась возле птицефермы, чтобы посмотреть на цыплят. На улицу вышел фермер с кормом, огромный детина с руками едва ли не толще, чем мои ноги. Он поставил ведро корма на землю и просто… уставился на меня. А потом подошел к воротам и взял лопату. Подкинул ее в ладони, проверяя вес, и провел пальцем по острому и блестящему лезвию. Тогда я побежала, оглядываясь через плечо. Он провожал меня взглядом, не выпуская лопаты из рук, пока я не скрылась из виду.

С тех пор я не бегаю.

– Я не тормоз, – говорю Доку, вставая. – Понимаю, что дела тут идут неважно.

Открываю шкаф и вынимаю длинный кусок материи темно-бордового, почти коричневого цвета. Она тонкая и немного тянется. Начиная от левого уха, оборачиваю свои рыжие волосы так, чтобы они нигде не выглядывали из-под темного платка. Потом скручиваю в узел и завязываю концы. Беру со стула куртку и накидываю на плечи, поднимаю капюшон. Последним штрихом я прячу крестик под рубашку, чтобы его не было видно.

– Не идеально, – говорю я, пока Док изучает мой маскировочный костюм. – Но если не поднимать головы и держать руки в карманах, никто не увидит отличий, разве только окажется совсем близко. – А приближаться я ни к кому и не собираюсь.

Док кивает.

– Рад, что ты подумала над этой проблемой, – говорит он. – Я… что ж, я впечатлен.

Закатываю глаза.

– Но я не думаю, что этого достаточно, – добавляет он.

Сдвигаю капюшон с лица и со значением смотрю ему в глаза.

– Я. Не. Собираюсь. Сидеть взаперти все время. Я понимаю, вам кажется, что это опасно, но я отказываюсь сидеть еще в одной клетке. Вы меня тут не удержите.