Скоро европеизированные кварталы сменились стихийно возведенными халупами. Уличное освещение здесь отсутствовало. Под ногами чавкала грязь, через лужи приходилось перебираться по доскам.

– Здесь, – указал чумазый мальчуган на низкую дверь, ведущую в деревянный шалман, как сразу же окрестил для себя это заведение Галицкий.

– Держи, – протянул он провожатому заслуженную монету.

Довольный мальчуган тут же сунул ее, словно леденец, за щеку. Николай толкнул скрипучую дверь и оказался в просторном помещении, низко нависший потолок которого поддерживался деревянными столбами. На стенах и столбах светились несколько красных бумажных фонариков. От этого кроваво-красного света помещение напоминало преисподнюю. На матрасах, а кое-где и на двухъярусных нарах лежали любители опия.

Попыхивали трубки, едкий дым слоями заполнял пространство от пола до потолка. Слышалось, как кто-то в наркотическом бреду разговаривает с существами – плодом своей же фантазии, кто-то стонал, кто-то всхлипывал, но большинство лежали молча, как трупы. От железной печурки с кривой трубой, уходившей в стену, поднялась хозяйка притона – старая китаянка. Разглядев в Галицком европейца, сразу же поняла, к кому тот пришел, и подвела его к Дурову.

Тот лежал на мятом матраце, рядом с ним – давно погасшая трубка и пустая бутылка. Бывший корнет бредил, глаза хоть и были открыты, но закатились, отчего Иван казался мертвецом.

– Плохо ему, – проговорила хозяйка.

Николай приложил ладонь ко лбу приятеля, у того был сильный жар – от опиума такого не случается. Даже короткий осмотр дал возможность уверенно поставить диагноз – тиф.

– Давно это у него? – по-китайски поинтересовался Галицкий.

– Сегодня с утра началось. Подняться не мог. Он уже вечером моего племянника с запиской отправил.

Николай Васильевич примерно восстановил ход рассуждений Ивана. Он просил у Маши денег для того, чтобы добраться до больницы, скорее всего диагноз свой корнет знал.

– У нас в квартале многие заболели, – вставила хозяйка. – Говорят, это американские шпионы воду отравляют.

– Его надо скорее в больницу доставить, – произнес Николай.

Он понимал, что о заболевании, грозившем из-за скученности и антисанитарии перерасти в эпидемию, нужно дать знать властям, чтобы те предприняли меры по ее локализации, но прежде всего стоило вытащить отсюда приятеля, чтобы он получил нормальное лечение. Хотя тиф – такая болезнь, что победить ее сложно, тут все зависит от организма – выдержит или нет.

– У меня еще двое таких лежат, – напомнила старуха.

– Скажите племяннику, чтобы нашел рикшу, я заплачу.

Старуха направилась к двери, но ее малолетний племянник сам вбежал вовнутрь, что-то затараторил так быстро, что Галицкий не мог разобрать слов. Чумазый был страшно напуган и показывал на оставшуюся открытой дверь. Николай выскочил на улицу. Там метались перепуганные местные жители. С перекрестков бил яркий свет автомобильных фар. Мимо него пробежали две полуодетые проститутки, за ними переваливался успевший натянуть брюки толстяк и кричал им по-русски, напоминая, что они получили от него деньги, но работы своей до конца не довели.

– Солдаты! – слышалось со всех сторон.

– Буди курильщиков, выгоняй их на улицу! – кричала старуха племяннику. – А я опий спрячу.

Николай понял, что искать для него рикшу никто уже не будет, бросился по улице навстречу бегущим – к слепящим фарам грузовика. Дорогу ему преградила цепочка японских солдат с карабинами в руках. Их лица прикрывали марлевые повязки, на ногах были прорезиненные бахилы.

– Назад! – предупредил поручика солдат и навел ствол на него.