А узнал я об этом, естественно, от Кузи. Вечером он мне позвонил и сказал глухим голосом: «Врубай телик, Стёпа, Франкуша умер. Как посмотришь, приезжай. Помянём».
Я к телевизору – и правда, во всех новостях Франкушина симпатичная физиономия и слова соответствующие. Хорошие слова. Сердце у меня слегка защемило, как если бы я его знал лично, а не с Кузиных слов. Но, несмотря на эту лёгкую грусть, поймал я себя на том, что внимательно всматриваюсь в экран, пытаясь определить, что же всё-таки у него на голове – парик или саженцы? Вот ведь натура человеческая! Стало мне стыдно, и решил я написать хороший позитивный рассказ, вроде как памяти Франкушиной посвящённый. Наш был человек.
Стёпа Чепиков
Париж, 1998—2020 год
Бонус! Вы, конечно, можете посмотреть фильм, но оно вам надо? Зато на эти «две минуты вечной славы» у автора есть права. Это то, что называется «семейным видео». Дочка комментирует, хозяйка дома смеётся! Кстати, малыш на переднем плане, ждущий появления папы на экране со своей «приставкой» (мобильника у него ещё не было), сегодня уже разговаривает басом.
Яотего
Французам в принципе везёт. И без принципа тоже. Чтобы нам так жить. Вся эта заварушка с дедушкой Лёпой4 быстро закончилась, мини-кризис национального сознания завершился без кровопролития. Истосковавшаяся по «справедливости» молодёжь (мондиализация уже имеет привкус вчерашних щей), восторженно повизгивая, геройски и с песнями бросилась защищать республику, голосуя за «нормальных» правых.
По поводу песен и героизма: Кузя там был, в толпе. Беззвучно открывал рот под звуки «Марсельезы», смотрел на возбуждённых людей, сравнивал с Москвой девяносто первого года. Факт Кузиного присутствия в эпицентре этих событий объясняется просто. Последнее время он как бы состоял при одном энергичном молодом артисте. Молодой и энергичный многим давал заработать, в том числе и Кузе. В его радиотелевизионной передаче «артист» Дуплинский смело толкал русскую культуру французским обывателям и, что самое удивительное, тот ему за это ещё и платил. Делал ли это он из симпатии к Кузе или по какому-то сложному геополитическому расчёту, мы пока сказать не можем, будущее покажет.
Так вот, когда весь «шестиугольник»5 заколыхался, как желе на тарелочке, от этих политических катаклизмов, Кузиному благодетелю пришла в голову мысль собрать на эспланаде у Трокадеро парижскую интеллигенцию и сочувствующую ей публику.
На какой предмет? Как бы сказал украинский поэт: «Шобы они уси разом заспивалы ту самую „Марсельезу“, и шобы та писня у этого самого Лё Пена колом у горле встряла, нехай он ей подавится». В не столь отдалённые времена собрать такую толпу знаменитостей за три дня и мечтать не могли, а сейчас всем по интернету одни и те же три слова послал – оно и вася.
Дело было не где-нибудь, а, как уже было сказано, в самом Трокадеро. Кузиному покровителю стоило только бровью повести, ему бы и Лувр отдали под пикник с его участием. Когда Кузя, морда лопатой, протиснулся за заграждения в огромный зал, первым, кого он увидел, был «Я-о-тебе-говорил», сокращённо – Яотего. Этот индивидуум был таким же хроникёром, как и Кузя в той же передаче и у того же покровителя. Он делал пятиминутную рубрику под броским названием «Письма с моей Мельницы». Слово «мельница» – так удачно совпало – является не только корнем его французской фамилии Мулино, но также и названием романа Альфонса Доде, который каждый второгодник во Франции знает наизусть. Целую неделю Яотего мотался по выставкам и салонам, а в пятницу рассказывал и показывал в лицах, чего насмотрелся. Часто оказывалось смешно. В этот ясный парижский день он оделся, как обычно, городским сумасшедшим: соломенные волосы начёсаны высоко и в разные стороны, озабоченный голубой глаз, кафтан люрексный цвета пьяной вишни поверх застиранной маечки с блёклым портретом и подписью: «Nestor Makhno le cosaque libertaire – 1888—1934». Сам в лиловых шортах. На волосатых ногах жёлтые бутсы до середины сухой икры. Лет мальчику за полтинник, он чуть моложе Кузи будет. Яотего своё прозвище на слух узнавал, но не интересовался его значением по-французски. Облобызавшись, он завопил Кузе в мочку уха: «Дуй на террасу через этот зал, все наши уже там!». Он впихнул Дуплинского в небольшой салон с баром и закрыл за ним дверь.