Здесь я всё-таки должен сказать пару слов от автора. Как всё происходило на самом деле, мы с вами никогда не узнаем, и чем больше проходит времени, тем более эта история обрастает деталями и подробностями, как подводная скала мидиями. А как может быть иначе?

Одним словом (Кузиным словом), между ними возникла симпатия. Кузя судорожно проверил свои запасы английского, удивляясь, что из малых они превратились в несуществующие. Но всё равно, в этот момент было не до хорошего. Даже Кузя понимал, что уже одиннадцать, а на съёмочной площадке ещё и конь не валялся. Франкуша кричал всё громче и громче. Появился здоровенный Жан Рено. Тележка с камерой наехала на ногу страховщика. Начали репетировать. «А как вообще играют в кино?» – успел подумать Кузя в состоянии анабиоза, глядя на приближающихся к нему переводчика, Бобика и полтора-Ивана (Jean – Иван по-русски). Переводчик обошёл машину, приблизился к Кузе и начал размахивать руками. Франкуша только этого и ждал. Глаз его зажёгся злорадно, и он закричал на англо-французском. «Not russian théâtre!!! Not Stanislavski… It is a movie… Кино… кино… Understood? Играть просто… Без преувеличений… Спокуха на лице… not big émotions, not exagérations, take it easy!» – вопил он, размахивая руками для наглядности, показывая, как не надо делать. Короче, с этого момента Франкуша делал всё, чтобы жизнь бородке мёдом не казалась. Даже после обеда (переводчик уверял, что видел Франкушу что-то сосущим из фляжки), подобрев и разгладившись лицом, режиссёр продолжал его доставать. И как это часто бывает, для Кузьмы эта история сальдировалась сплошным бенефисом. Дабы народ не подумал, что он цепляется к его напарнику по синдрому похмелья, Франкуша избрал Кузю своим любимчиком. Всё, что бы он ни сделал, было замечательно.

Ну что ещё добавить? С Бобиком Кузя всё-таки поговорил, и даже был приглашён в его, бобиковский, автобус. Но когда он описывает его внутренность, он так завирается, что совестно печатать. По его словам, размеры жилища напоминали скорее вагончик поезда, в далёкой глубине которого виднелась огромная кровать под балдахином, расписанным, как потолок в московском планетарии. В этом караван-сарае на колёсах хозяйничала какая-то рыжая тётка, скупо улыбнувшаяся Кузьме в знак приветствия.

Принимая Кузю, Бобик якобы хрямзал сэндвич с ветчиной и предложил Кузе укусить! Ну это же надо?! Как же тогда можно верить всему остальному?

Кузя подарил Франкуше бутылку «Столичной», Жану Рено ничего, а Бобику «Мастера и Маргариту» на английском. Также он ему всучил длинное письмо, написанное приятельницей американкой под Кузину диктовку. В этом письме он обстоятельно объяснял, почему Бобик должен играть Воланда и сообщал, что сценарий уже готов. Узнав, о чём идёт речь в письме, Бобик сказал, что такое же предложение ему уже было сделано Михалковым, и обещал подумать.

Через месяц Кузя получил официальный ответ из трёх строчек от «Трибека продиксьон» (Tribeca productions), как впоследствии выяснилось, бобиковской конторы, подписанное какой-то Джейн Розенталь (Jane Rosenthal) без указания её социального статуса, и Кузя решил, что это должно быть та самая тётка, которую он видел у Бобика в автобусе. В этом письме она его посылала, но вежливо и не очень далеко.

Отметим, что в те далёкие (97—98) годы мы с Кузей не были в числе счастливых трёх сотен тысяч обладателей интернета во Франции. Просто для справки, в конце 2003 их было уже пятнадцать миллионов шестьсот тысяч. Это я к тому, что в ту, кажущуюся нам сегодня такой далёкой эпоху, нельзя было «вбить» имя в «поисковик» и лёгким нажатием пальчика на «мышку» получить в доли секунды и портрет, и полную биографию «тётки», на которую в тот период Кузя очень затаил. И не только на неё, но и на Роберта тоже: «У него что, рука бы отсохла самому подписать?» Но больше всего Кузёнка задело то, что она ему прислала книгу назад! Оскорблённый до глубины своей измочаленной души, Дуплинский тут же отправил «Мастера» невоспитанной американке с сопроводительной открыткой какого-то вида Парижа, на которой было всего четыре слова «It’s a gift ”– «это подарок»! Как в «Кондуите и Швамбрании», Кузя строго хранит этот исторический документ серой добротной бумаги в толстых пластмассовых корочках и даёт почитать только в чистые руки. Ещё несколько лет после этих событий, в кругу близких друзей Кузя поднимал бокал с верным «Котиком» и говорил приблизительно следующее: «Ещё не вечер, не такие уж мы и старые с Бобиком и Франкушей, – в этом месте он как правило трижды символически сплёвывал, – может быть, однажды они вспомнят о моём тухлом глазе. Представляете, вдруг звонок и Франкушин голос: «Hi, Vladimir! Мы здесь с Робертом подумали о тебе, будешь ли ты свободен через пару недель?» В эти моменты я смотрел на мечтающую Кузину физиономию и думал, что жизнь ничему не научила этого блаженного. Но придя домой, я записываю, как Левий Матвей… На всякий случай. Однако, относительно скоро, а именно с лета 2002 Кузю перестало заносить, потому что Франкуша нас покинул, приказав нам всем долго жить.