Ступаю за ней.
– Чему обязан столь поздним визитом?
Оборачивается, ага, вот мы какие, мы вооружены, оказывается…
…замираем в полушаге друг от друга, направляем кольты….
…часы бьют полночь.
…выдыхаю.
Говорю.
Вслух:
– Сегодня мой день.
Он уходит.
Он. Тот. Другой. Затаивается где-то в глубинах моего сознания, ждет своего часа.
Понимаю, что сказал это хором с Элизабет… уже не Элизабет.
Обнимаю Агату. Сначала обнимаю, только потом спохватываюсь, что даже не проверил, Агата это или еще Элизабет.
Нет.
Агата.
Целует меня, чуть прикусывает нижнюю губу.
Идем ужинать.
И спать.
У нас вся ночь впереди.
И весь день.
Потому что завтра выходной.
И мы проснемся около десяти, и приготовим завтрак, а потом посидим на веранде, и до ближайшего рынка сходить надо, и в театр, и неважно куда, лишь бы вместе, а может, так никуда и не выйдем, увлеченные друг другом, а потом еще вечер впереди, а потом Агата уйдет ближе к полуночи, поцелует меня – и уйдет, чтобы ни в коем случае не остаться после полуночи.
Сквозь сон я услышу шум мотора.
…просыпаюсь…
Элизабет приподнимается на локте, улыбается мне, прикрывается сорочкой.
Хватаюсь за кольт.
Элизабет (или Агата?) испуганно отскакивает:
– За… за что?
Понимаю, что это Агата. Но это не может быть Агата, потому что сегодня день Элизабет.
– Агата?
Она мотает головой. Набрасывает халатик, скрывается в ванной. Сбегаю по лестнице на первый этаж, надо сматываться, если уж она не смоталась…
– Ой, извините, ничего, что я у вас тут в доме…
Оборачиваюсь.
Нет, не Агата.
И не Элизабет…
– А у вас альбома какого или блокнота не найдется?
– Э-э-э… нет. То есть… счас, счас… вот…
– Ой, спасибо вам огромное… а карандаша нет?
Вываливаю на стол карандаши.
– Ой, ну вы мой спаситель… извините… за вторжение… как я у вас оказалась-то вообще…
Спохватываюсь:
– Как вас зовут?
– Ива.
Начинаю понимать.
Вот она. Вот.
Сегодня мой день, сегодня я иду на аэродром. Я не обязан звонить в полицию и докладывать, что она здесь.
Распахиваю дверь в раннюю осень, отскакиваю, когда вижу инспектора. Он входит в дом, я не могу его не пустить, не имею права не пустить. Надеюсь, что Ива успеет спрятаться, неважно, куда, неважно, где, черт… она даже не знает моего дома…
Черр-рр – т…
– Ива?
Они смотрят друг на друга.
Обнимают.
Меня передергивает.
Понимаю, кого и зачем искал инспектор…
…только сейчас вспоминаю, что у меня в руке кольт – когда спускаю крючок.
Тучное тело падает к моим ногам.
Ива поднимает кольт, я опережаю её – на доли секунды.
Выхожу в раннюю осень, спешу к самолету.
Сегодня не мой день.
Поэтому я сжимаю штурвал.
Крылатая машина рвется в небо, неуклюже покачивается, кувырка…
…понимаю.
Сегодня.
Мой.
День.
Якуб
А Кэтти улетает.
Ну, не сама, конечно. На самолете.
Якуб спрашивает, а может, не надо вот так?
Кэтти сама не знает, надо или нет.
Катит чемодан к стойке регистрации.
Уважаемые пассажиры, и все такое.
А может, не надо, спрашивает Якуб.
Кэтти думает.
Говорит – надо.
Прощаются.
Кэтти отворачивается, чтобы Якуб не видел слезы.
Навсегда же прощаются.
Самолет взлетает.
Исчезает в тумане неба.
Незнакомая женщина заливается плачем, у меня там сын, сын улетел…
Якуб осторожно спрашивает, а что бывает с теми, кто улетает.
На Якуба смотрят, как на психа, – кто ж знает-то…
Провожающие расходятся.
Якуб разворачивается, смотрит на стойку регистрации.
– А… а мне один билет, пожалуйста.
Держит билет, не понимает, что делать дальше.
Уважаемые пассажиры, просьба пройти…
Яукб проходит.
Якуб не знает, что будет с ним дальше.
Тише, не дергайтесь, Якуб смотрит ваше сознание, Якуб пытается выловить оттуда что-то… что его ждет.
Ага, спасибо.
Да, Якуб уже понял, что в вашем мире самолеты летят куда-то откуда-то, а не в никуда…