Выйдя из лавки, Вейра остановилась, прижав руку к груди. Давило странное чувство, что новость не такая уж счастливая. Да с чего бы это? Ведь наследника империи ждали все с огромным нетерпением с того самого момента, как вторая жена императора Иллария, молоденькая и кукольно-красивая венийянка Данира, объявила о своей беременности. По случаю такого заявления в метрополии устроили несколько дней празднества. И Вейра тоже ходила на дворцовую площадь кататься на каруселях и есть засахаренные яблоки, смотреть на процессию — ведь императорская чета посетила храмы Ведуньи, Творца и Воина, чтобы оставить там богатые подношения, задобрить богов. Вот и задобрили, получается. Император передаст свою силу наследнику, империя будет вне опасности… Отчего же на душе лежит камень и не оставляет страх? За кого или за что она боится?

— О Творец, Вейра Эбенер, откуда такие мысли?! — негромко сказала она сама себе. Нет, надо и ей идти в храм. Надо просить у Ведуньи дать смирения, радости и благодарности за свою жизнь, а ещё здоровья маленькому императору… И Вейра направилась к высокому, как стрела, снежно-угольному дому, где жрицы молились за подношения Белой и Чёрной Ведуньям.

В храме было жарко и душно. Тысяча свечей и несколько жаровен с раскалёнными углями давали свет вместо несуществующих окон. Вокруг молоденькой жрицы, продающей подношения, толпились женщины. Каждая желала быть обслуженной раньше других, будто здесь не храм, а рынок. Каждая совала монетки через головы и плечи соседок, а жрица старалась сохранять спокойствие и не ошибиться в ценах. Все подношения были вырезаны из дерева в мастерских при храме, покупались женщинами и приносились к статуе двуликой богини, а вечером собирались жрицами и пускались в продажу на следующий день. Вейра прикусила губу, пристраиваясь к очереди. Что купить — пуговицу за три деньки или ложечку за пол-гидерии? Не стоит скупиться, маленькая Вейра. Скупой платит дважды, это всем известно.

— Два золочёных напёрстка за гаульден! — громко сказала она, протянув руку с монетой вдоль стены, минуя кумушек. Жрица быстро схватила деньги, сунула ей пару тяжёлых, покрытых золотой пылью напёрстка, и Вейра отошла от толпы, преследуемая недовольными взглядами. Краем уха уловила язвительные фразочки: «как же, как же», «у ТАКИХ женщин всегда хватает денег, чтобы замолить свои грехи», «богатенькая бездельница». Но Вейру не волновали кумушкины пересуды. Гораздо больше её заботила молитва Ведунье.

Храм был поделен на три части. Слева, в маленьком простенке, стояла статуя в человеческий рост Чёрной Ведуньи — тёмная, словно безлунная ночь, с закрытыми глазами и плотно сжатым ртом, отстранённая молодая женщина в платке и балахоне до пят. Она олицетворяла недовольство теми, кто вымаливал прощение за совершённый грех. Справа лицом к ней была статуя Белой Ведуньи — светлая, будто залитая солнечными лучами, сияющая в отблесках свечей, улыбающаяся, с девичьим чепцом и косами на груди. Ей молились юные и невинные, её просили о любви и счастье, о милых женских радостях. Посередине храма возвышалась Двуликая Ведунья. Не то белая, не то чёрная, не то ласковая, не то порицающая, а скорее всего — богиня обычных просительниц. К ней-то и направилась Вейра. Встала на колени на соломенный мат, склонила голову и сказала тихо, положив подношения на ступеньку постамента, прямо у огромных пальцев на ноге статуи:

— Двуликая Ведунья, прости меня за мои ошибки и даруй уверенность в себе и в завтрашнем дне… Помоги забыть то, что я желаю забыть, помоги отвязать душу от того, кого я ненавижу, помоги избавиться от ненависти к нему… Дай мне радость за императора, дай любовь к его наследнику, рождённому сегодня, дай империи силу и процветание… Не откажи молящей дочери твоей, прими подношения в знак моей преданности тебе…