Последовал обменный звук рогов; затем послышался окрик со стены, по которой ходили взад и вперед вооруженные люди сурового вида в латах и касках с алебардами за плечами, под развевающимися знаменами с грубым изображением дракона. Затем распахнулись громадные ворота, опустился подъемный мост, и предводитель кавалькады проехал первый под грозной аркой. Следуя за всеми, мы очутились на обширном мощеном дворе с башнями и башенками со всех четырех сторон, поднимающимися к голубому небу. Все вокруг нас пришло в движение, все стали обмениваться церемонными приветствиями, все забегали туда и сюда; кругом пестрели и перемешивались яркие цвета, слышался приятный смешанный гул голосов.

Случайно мне удалось улучить минутку и ускользнуть в сторону от своего спутника. Я подошел к одному старику, по-видимому, из простого звания, ударил его по плечу и спросил тихим и просительным тоном:

– Скажите мне, пожалуйста, мой друг, что вы тоже помещаетесь в этом доме или пришли навестить кого-нибудь, или по какому-нибудь другому делу?

Тот взглянул на меня с величайшим недоумением.

– Право, благородный господин, мне кажется…

– Понимаю, перебил я его, вы тоже из больных. Я отошел, продолжая размышлять и осматривая в то же время всех проходящих, не найдется ли хотя кого-нибудь, кто помог бы мне разобраться в этом странном приключении. Мне показалось, наконец, что я нашел подходящего. Я отвел его в сторону и прошептал ему на ухо:

– Не могу ли я повидаться на минутку с главным смотрителем… только на одну минуту…

– Послушай, пусти меня, пожалуйста.

– Пустить вас?

– Ну, не мешай мне, если это слово для тебя понятнее…

Затем он объяснил, что состоит в поварах, потому не имеет времени для болтовни, хотя вообще не прочь бы поболтать. Особенно ему любопытно было бы узнать, откуда я взял такую странную одежду. Оглянувшись кругом, он указал мне на человека, которому нечего делать, который, кажется, сам желает со мной поговорить. Это был тоненький воздушный мальчик в узких красных панталонах, которые делали его похожим на раздвоенную морковь. Верхняя часть его костюмы была из голубого шелка с изящным воротником и такими же манжетами. На его длинных желтых локонах была кокетливо надета розовая шелковая шапочка с пером. По лицу было видно, что он добр, а из веселого настроения можно было заключить, что он доволен собой.

Он был так красив, что хоть сейчас в рамку. Подойдя ко мне, он улыбнулся и осмотрел меня с беззастенчивым любопытством. Затем он отрекомендовался мне и сказал, что он паж.

– Какой там паж, – сказал я, – строка вы, а не паж! [1]

Это было очень грубо, но я был раздражен. Однако он нисколько не изменился и не подал даже виду, что обиделся. Затем он начал болтать весело, счастливо, по-детски, как будто мы были старинными друзьями. Он забрасывал меня вопросами обо мне и об моей одежде, не дожидаясь ответов и перескакивая с предмета на предмет. Между прочим он упомянул, что родился в начале 513 го года.

Холодные мурашки забегали по моему телу. Я остановил его и спросил с робостью:

– Может быть, я не дослышал. Повторите, пожалуйста медленнее и отчетливее. В котором году, вы сказали, родились?

– 513.

– 513! Не понимаю! Послушайте, милый мой мальчик, я иностранец и никого здесь не знаю, будьте честны и великодушны со мной. Скажите, вы в своем уме?

Он ответил утвердительно.

– И все эти люди тоже здоровы?

Опять утвердительный ответ.

– Так значит, я помешанный, пли со мной случилось что-нибудь особенное. Если это не дом для умалишенных, то скажите же мне правдиво и откровенно, куда я попал?