Боже мой! Я придумал! Теперь все хорошо.

Затмение. Мысль о нем пришла в голову как раз во время. Как оно спасало Колумба, Кортеца и других тому подобных людей от дикарей, так оно могло спасти и меня. И это не будет даже плагиатом, так как я воспользуюсь им почти на тысячу лет раньше.

Кларенс пришел расстроенный и угнетенный.

– Я поспешил послом, начал он, к нашему властелину королю, и он тотчас же принял меня. Он перепугался без памяти и хотел тотчас же сделать распоряжение, чтобы ты был освобожден и одет в лучшие одежды, как подобает такому великому человеку, но пришел Мерлин и все испортил. Он уверил короля, что ты болен, сам не знаешь, что говоришь, и что твои слова только бред сумасшедшего. Они долго спорили и, наконец, Мерлин сказал с насмешкой: «По крайней мере, назвал ли он бедствие, которым пугает? Очевидно, он этого не может сделать». Это сразу заставило короля замолчать, и он не мог не согласиться с справедливостью его слов. Итак, он не хочет сердить тебя, но просит не отказать ему и сказать, какого рода бедствие произойдет и в какое время. О, прошу тебя, не медли. Медлить в такое время, значит удвоить, утроить опасность, которая угрожает тебе. О, будь мудр-назови бедствие!

Я молчал некоторое время, чтобы усилить впечатление.

– Когда я был брошен в эту дыру?

– Это было вчера, когда кончался день. Теперь девять часов утра.

– Не может быть! Значит, я хорошо поспал. Девять часов утра. До полуночи может произойти еще много осложнений. Сегодня двадцатое?

– Да, двадцатое.

– А завтра я буду сожжен живым?

Мальчик вздрогнул.

– В котором часу?

– В самый полдень.

– Теперь я скажу вам, что вы должны передать. Я молчал и стоял над дрожащим мальчиком в продолжение минуты, храня зловещее молчание. Затем я начал глубоким размеренным голосом произносящего приговора судьи и постепенно повышал его, доходя до настоящего пафоса возвышенности и благородства. Я играл свою роль так, как будто ничем иным в своей жизни не занимался:

– Ступай и скажи королю, что в минуту моего последнего вздоха свет померкнет, и мир погрузится в глубокую черную ночь. Я затемню солнце, и оно никогда больше не будет светить. Все плоды на земле сгниют от недостатка света и тепла, и все люди вымрут от голода до последнего человека!

Мне пришлось самому вынести мальчика, потому что он был без чувств. Я передал его воинам и вернулся назад.

В тишине и мраке факт начал представляться мне все более и более реальным. Факт бледен, пока о нем только знаешь, но раз он и начинает реализоваться, он принимает яркую и живую окраску действительности. Это все равно, что услыхать о том, как пронзили сердце человека, или увидать это собственными глазами. В тишине и мраке факт, что я нахожусь в смертельной опасности глубже и глубже входил в мое сознание, дюйм за дюймом проникал в мои вены и пронизывал меня холодом.

Но предусмотрительная природа всегда устраивает так, что как раз в ту минуту, когда человек окончательно падает духом, является какое-нибудь отвлечение, и он оживает. Надежда снова появляется, а вместе с ней бодрость, которая побуждает сделать все возможное и все зависящее от себя для своего спасения. Я ожил в одну минуту. Затмение спасет меня и сделает первым человеком в государстве. Оживление мое возрастало, и, вместе с ним, возвращалась прежняя беспечность и беззаботность. Я был счастливейшим человеком на свете. Я с нетерпением ждал завтрашнего дня, хотелось скорее присутствовать на собственном торжестве, скорее быть предметом почтения и удивления всей нации.

Конечно, в конце концов, я выйду в люди.