– Потому что это единственная возможность уехать из этих проклятых мест, – прервала она мои расспросы и села на кровати. – Теперь, когда мой отец остался без работы (ты же понимаешь, что в этот раз церковь сгорела дотла и восстанавливать нечего), мы уедем в другое село или даже город. Мы будем жить как все нормальные люди… Недавно мне явился ангел. Он сказал, что я излечусь, когда уеду из Ямово. Здесь все напоминает мне о моих братьях. Я вижу их постоянно, их души бродят в этих местах. Я уеду – и тогда они перестанут мне мерещиться. Все очень просто…

– Анна, скажи мне, что случилось с твоими братьями? Это ты их убила?

Она взглянула на меня, лицо ее перекосилось, и Анна заплакала, ничего мне не ответив.

Я невольно смягчилась, присела рядом с нею, стала гладить ее по голове. Тема ее братьев для всех была табу. При каждом упоминании о погибших мальчиках с Анной случалась истерика, она рыдала, билась в конвульсиях и могла потерять сознание. Жалость к ней пересилила мое негодование. Я забывала, что она – больной человек.

«Наконец они уедут из Ямово, и Анна, возможно, будет показана первоклассным врачам, ей помогут, а может даже вылечат», – размышляла я, утешая сама себя.

Я решила, что никому не выдам ее страшную тайну.

Но мне стало не по себе, когда, глядя мне, уходящей, вслед, Анна тихо сказала:

– Не представляешь, как мне хотелось бы все здесь разрушить…

Возвращение

Когда зацвели первые гладиолусы и начались обильные звездопады, в Ямово вернулась Сентябрина. В последние месяцы она звонила родным, уверяла, что у нее все прекрасно, и только Темень, рассказывая мне, признавался, что голосок ее печален и тих.

Ее возвращение напоминало то, первое: накрытый стол в родительском доме, гуляния родственников и соседей, вишневая настойка и песни под гармонь, что не смолкали до самого утра.

Она похудела и будто даже помолодела, только глаза из-под густой челки глядели жестко и сурово. В них уже не было того мягкого звездного блеска и ласковости. Она не улыбалась и сторонилась матери, которая на радостях все норовила обнять свою дочь.

– Пойдем бродить, мне тошно от всего, – тихо произнесла она, и мы отправились к реке.

Она молчала, опустив голову, и только ежилась от холода. Я предложила ей сигарету, но она лишь отрицательно мотнула головой. Мы спустились к воде, над которой сгущался легкий дымок тумана, и присели на корточки.

– А здесь ничего не изменилось, – сказала она горько и громко. – О чем это я… Здесь сто лет все будет так же… Мы умираем, а Ямово питается нашей кровью и живет себе… И никак не отпускает свои бедные жертвы… Вот и братик мой любимый… Обрел, я вижу, надежду, как будто не знает, что и он погибнет, как все мы, очень скоро…

– Что ты?.. – испугалась я и прижала Сентябрину к себе. – Все мы будем жить долго, ничего плохого с нами не случится, выкинь эти мысли.

– В твоем голосе столько страха и боли, – безжалостно заявила она. – Ты знаешь, что я права.

– Почему ты приехала одна? – задала я мучавший меня вопрос, хотя уже предчувствовала ответ. – Где же Маленький ангел?

– Маленький ангел? – переспросила она и засмеялась невесело. – Ты, наверно, забыла. Маленький ангел умер. Умер здесь, в Ямово. Я уезжала не с Маленьким ангелом, а с человеком, обычным человеком, запутавшимся, обиженным, обозленным. Я любила его, да я и сейчас его люблю…

Их жизнь в большом городе поначалу складывалась удачно. Сентябрина устроилась работать секретарем в офис одной строительной фирмы, а Никита – в ту же организацию личным водителем на дорогой автомобиль. Директор – тридцатилетняя женщина – убедившись, что ее заместители великолепно выполняют всю работу сами, так что ее вмешательство в дела оказывается вовсе необязательным, большую часть дня разъезжала по магазинам, салонам красоты, подружкам и кафе.