– Да хоть бубонной чумой. Я за тебя умру, – снова выдохнув ей в ухо, пошел дальше – прикусил мочку.

Доминика от неожиданности взвизгнула.

Сердце болезненно сжалось, как перед прыжком. И, наконец, совершило суицид, вылетев из груди. Да так зрелищно, будто ракета в кинолентах американской фантастики.

– Ты совсем ненормальный? – развернувшись, едва слышно пропыхтела Ника.

Толкнула рукой Градского в грудь, чтобы отвоевать себе хоть какое-то пространство. У него хватало наглости улыбаться.

– Давай полегче, Сережа, – прокряхтела все еще смущенно. – Мне неприятности не нужны. Я почти успела понравиться Валентине Алексеевне. А после твоей смерти, она, вероятно, сделает все, чтобы я не дошла до «диплома». Для Кузнецовых, знаешь ли, оказаться без образования – крах. Это тебе уже забронировали местечко в отцовском холдинге. У простых смертных более камасутральное восхождение по социальной лестнице. Нагибает, подбрасывает, трясет, но приходится держаться.

– Откуда такие познания, первокурсница? – нахмурился.

– Так говорит Андрей Иванович Кузнецов.

– И кто это?

– Мой папа.

– Мне бы понравился твой папа.

– А ты ему – нет. Я уже прям вижу, как он снимает и перезаряжает дедушкино ружье.

– У него есть ружье?

– Нет, – вздохнула, когда Градский приподнялся, чтобы заглянуть ей в лицо. – Это я уже сплю и брежу…

Закрыла глаза.

Уж лучше притворяться мертвой, чем продолжать разговор.

– Спишь?

– Я люблю спать, – потянулась и замерла, снова ощутив «напряжение» Сергея. – Отодвинься дальше. Мне тесно и жарко. И вообще, некомфортно.

– Тебе недавно было холодно.

– А теперь – жарко.

Тяжело вздохнув, Градский откатился к краю узкой полуторки и замолчал.

«Обиделся?»

«Ну и ладно…»

– Спокойной ночи, Сережа.

– Спокойной ночи.

Но полтора часа спустя, когда в комнате уже царила беспроглядная темнота, Доминика, не выдержав мучительного притворства, тихо спросила:

– Сережа, почему ты не спишь?

Чувствовала, что бодрствует, хоть и лежал он неподвижно.

– Не могу спать где-либо, кроме своей комнаты.

– Зачем же ты остался?

Градский протяжно вздохнул. Кровать скрипнула, когда он переместился, поворачиваясь к ней лицом. Она не могла его видеть, но внутри все равно развернулся уже знакомый ей трепет.

– Неужели надо объяснять, Кузя? Ты, правда, такая наивная?

Он был растерян. Не знал, что делать в кровати с Кузей. Ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы понимать, какие она испытывает эмоции. Тем самым невообразимым образом ощущал эмоциональное потрясение, которое охватывало Нику, когда он наглел и переступал границы дружбы. При всех обстоятельствах, которые у них сложились, ее реакции казались Сереге необыкновенными. Но она пыталась их скрывать, и Серега, как друг, должен был притворяться, что ничего не замечает.

В груди болело, так хотелось к ней прикоснуться. Тактильно ощутить быстрое биение сердца и мелкую дрожь по коже. Поймать прерывистое дыхание. Удивить новыми ощущениями – себя и ее. Смутить еще сильнее. Возможно, в какой-то момент напугать. Просто потому, что ему нравилось чувствовать разные ее эмоции. Хотел попробовать все, что Ника способна ему дать. Настроить ее тело под себя. И себя под нее. Завладеть ею полностью.

Понимал, что подобные желания являются слишком ненормальными. Можно контролировать свое тело, но запретить себе думать сложнее. Вот он и думал, не представляя, чем тушить разгорающееся возбуждение.

Абсолютно непонятным путем пришло понимание, что, несмотря на показную вредность и язвительность Ники, если бы он к ней прикоснулся – она бы откликнулась. Стала податливой и жадной до ласк.

«Черт возьми…»