Это просто случилось, без какого-либо решения со стороны Градского. Он, бл*дь, стал таскаться за Кузей, как дворовой пес. Она постоянно была чем-то занята, он же, на фоне нее, вроде как, х*рней страдал. Не подходил слишком часто, но везде вылавливал ее глазами. Она даже не замечала, погрязнув в книге или конспекте. В столовой, на подоконнике, прямо на полу под аудиторией – непрерывно что-то читала. У нее то репетиция, то заданий много, то текст учить нужно. А Град не знал, куда себя деть. К ней, сука, тянуло. Хоть увидеть… Бывало, даже в общагу приезжал, хотя все там ему претило. Все, кроме нее. Звал ее к себе домой. Точнее  – предложил один раз, не подумав. Так она округлила глаза и заворчала, что ей нужно учиться. И он вдруг разозлился, вместо того, чтобы выдохнуть с облегчением.

Хотел ее внимания.

И все же старался сохранить дистанцию, все еще не понимая, чего, в конечном итоге, стремился от Ники добиться.

Пришел на концерт. Офигел, конечно. Дышал с трудом, когда она на сцену выходила. Через тело будто ток пустили – все горело и кололо. Взгляд оторвать не мог: следил за малейшим движением, ловил каждую улыбку… Только почти все время с Кузей в паре выступал какой-то обсосок. И смотрел на нее слишком заинтересованно, слишком откровенно… А она ведь уже была его!

Она была его.

Когда бухал, тогда от Ники держался на особом расстоянии. Даже телефон дома оставлял, чтобы не возникало соблазна позвонить или написать. К причинному месту впору лед прикладывать, а кровь все гудела по венам. Перетр*хал  всех мало-мальски симпатичных, со светлыми волосами. И все – не то.

У Карпа с Веркой проблемы затянулись, а он его слушал вполуха, потому что со своих переключиться не получалось.

Хотел Кузнецову.

После, как протрезвеет, первым делом мчался домой к телефону. Проверить, не писала ли?

Не писала плюшка.

Первой – никогда.

Хотел ее нестерпимо. Уже просто до боли.

Но какое-то чувство сидело внутри и не давало ее трогать. Не прикасался к ней даже. Только взглядом и мыслями – все границы нарушил. А она – смотрела доверчиво. Брала его за руку, пока шагали вместе из университета в церковь, из церкви в общежитие. Обнимала, когда чему-то радовалась или шутила.

Трещала, трещала без умолку. Обо всем на свете: что в книжке прочла, какое кино смотрела, как их группу шпилит препод по вышке.

– Я говорю, зачем он тебе? А Катька надулась. Сереж, вот если он мне не нравится, разве я должна притворяться? Разве друзья так делают? Вот ты бы мне сказал, если бы меня пригласил парень, а ты знаешь, что он козел? Ты бы сказал?

Тугая судорога рванула вверх по груди Сергея и закружила там, превращаясь в непонятный сумасшедший вихрь.

Нахр*на, она это сказала? Нахр*на, он это представил?

– Сказал бы.

И не только. Никуда бы она не пошла.

[1] Раунд – кричат рэперы во время рэп-батлов, передавая слово оппоненту.

[2] Франсуа де Ларошфуко

[3] Новый завет, Евангелие от Иоанна 9:1-3

11. 11

Настал этот унылый день, когда ему – двадцать один. Декабрь разбрасывался снегом: сначала ронял на землю, а после, подрывая ветром, таскал по пространству. Дышалось тяжело, воздух был сухим и морозным. Но не любил Град декабрь по иной причине. За череду ненавистных праздников с массой посторонних людей.

Отец долго шел к этому дню, раз за разом перманентно оказывая давление предложениями и предупреждениями. Ничего не добился, но разочарованным не выглядел. После избиения Закревича просто, в один момент, отстал. Утром пятнадцатого поздравил Сергея.

– Двадцать один – это уже серьезно. Ты – мужчина, – произнес важным тоном, презентуя баснословно дорогие наручные часы.