В обычном человеческом понимании они указывали на нечто большее. То, что человек либо пытается укрыть, либо по каким-то тщедушным причинам не может озвучить.

Алеся кивнула. Двинувшись к выходу, за каким-то чертом притормозила около него. Тронула рукой предплечье.

– Любая страсть толкает на ошибки, на самые глупые толкает любовь[2].

– И к чему сейчас эта декламация? Вообще мимо. Прекращай лыбиться.

Леська с неким гребаным снисхождением, которое выказывала к Сергею лишь пару раз за всю жизнь, похлопала его по плечу.

– Зайду к тебе попозже.

– Не утруждайся. Ничего нового не раскопаешь. Ничего нет.

– Угу.

– Своему Славе будешь «угукать».

– Угу.

– Мам? Скажи ей что-то.

– Алеся, оставь брата, – вмешалась мать.

И тут же рассмеялась вместе с Леськой.

– Да идите вы…

***

В комнату, после тихого четырехтактного стука, вошла Леська. Град поморщился и отложил на край стола тетрадь, которую до этого бездумно вертел в руках. Не прятал. Знал, что сестра без спросу не возьмет.

Наблюдал за тем, как Алеся прошла к большому аквариуму. Заглянула через стекло, отыскивая расположение одной единственной черепахи.

Серега тихо, практически беззвучно, вздохнул. Его беспокоило то, что у сестры все еще сохранилось это механическое касание рукой к животу.

– Помнишь, какой она была, когда я ее принесла? – это уже шло, как чертова риторика. Задавала этот вопрос едва не в каждый свой приход. – Со спичечный коробок. А теперь…

– А теперь она на пенсии. Оставь животное, Буффало не любит внимание.

– Какая пенсия? Не сочиняй. Черепахи живут до восьмидесяти лет.

– Моя заслужила очень длинную мирную старость. Ей нравятся тишина и покой.

– Да, конечно, – склоняясь над аквариумом, постучала по стеклу, чтобы привлечь внимание животного.

Буфа даже глаза не открыла. Еще тот пофигист – любила «динамить» непрошеных гостей, и хозяина в том числе.

– Можно я ее покормлю?

– Грязный прием. Буффало уже ела. Не надо ее перекармливать. Она все-таки женщина.

– Бу-бу-бу. Женщина-черепаха с мужским именем.

– Когда вы уезжаете?

– Послезавтра.

– Слава как? Доволен?

– Почему ты у него не спросишь?

– Он умеет разговаривать?

– Серый!

– Так доволен?

– Да.

– Счастливый мужик. Ему вот много для жизни не надо. Уже вижу, как ты открываешь дверь «Крузера», а он с радостным лаем запрыгивает на пассажирское сидение.

– Серый!

– Не превышай скорость слишком сильно и следи, чтобы окно было закрыто, – продолжал с абсолютной серьезностью. – Если Слава выставит голову, заработает конъюнктивит.

– Серый!

– Ладно-ладно. Перегнул. Отломалось. Выбрасываю, – поднял руки в знак капитуляции. – Чего пришла?

– Расспросить о той светловолосой девочке, которую ты называешь подругой.

– Откуда ты знаешь, какого цвета ее волосы?

– Мне мама сказала. Говорит, она миленькая.

– Нихр*на подобного. У мамы все милые и красивые.

– Так она еще и красивая?

– Я этого не говорил.

– Ну как же? Сказал.

– Я предположил, что мама так говорила.

– Она не говорила, – засмеялась Леська. – А вот ты – да.

– Просто заткнись.

Сестра еще сильнее захохотала.

А потом полезла к нему со своими дурацкими «обнимашками». Прижалась головой к груди, совсем как Ника днем. Вздохнула глубоко. Помолчала. Видимо, это чисто девчачья фишка – успокаиваться подобным пассивным способом.

– Я тебе ключи от квартиры оставлю. Если вдруг понадобится, ну знаешь, тихое место. Приводи свою подругу.

– Ты дурная, что ли? – глянул соответственно, как на полоумную. – Она не такая.

– Вот! А «таких» я бы тебе в свой дом не разрешила водить.

– Харэ, ладно? Не хочу о ней говорить.

– В таком ключе? – подняла к брату лицо. – Или вообще?

В душе ликовала, подметив Серегино сердитое «не такая». Не продолжил ведь настаивать, что Кузнецова – только друг.