А медведь шёл за нею, потому что всем своим существом знал, что на любую погибель согласен, что последний вдох отдаст и пушистым ковром ляжет, лишь бы у её ног.

Йага остановилась и низко поклонилась, коснувшись ногтями сырого мха.

– Впусти нас, господине.

Коряги зашевелились. Медведь вздыбил шерсть, зарычал, но ведьма крепко удержала его за ухо.

– Спокойно, милый.

Ветки поползли из трясины, сплетаясь одна с другой. До коленей поднялись, до пояса, а там и выше роста стали. Зверь озирался, но с места не двигался: не велено.

Когда же чёрные кривые пальцы сплелись в купол, туман загустел так, что собственного носа не разглядишь. И только девичьи пальцы успокаивающе сжимали шерсть на лохматом загривке.

А потом захрустел, натужно раскрываясь, бутон из чёрных побегов, и от яркого света нестерпимо стало глазам.

Сказывают, тот свет немногим показывается. И ежели доведётся раз на нём побывать, уже не выбросишь из головы образ. Верно сказывают.

Ещё балакают, что реки там из парного молока, а берега – чистый кисель. Тут врут, конечно, но всё ж любая врака из чего-то да родится.

Река и впрямь была. И серебрилась она так, что немудрено назвать белым молоком. Бурлил и пенился поток! Не то чистый туман бежал по руслу, не то диковинная вода, не то попросту небо отражалось. А небо – загляденье! Светлое-светлое! Летним днём такое не всегда случается. Солнца только на нём не было, светил сам небесный купол. Берега же… кисель-не кисель, а мягкие. Столько сочных трав, пушистых кочек – ковёр зелёный! Медведь неуверенно переступил с лапы на лапу. Поднял одну, принюхался, лизнул. Въяве ли?

А вокруг дремал, перешёптываясь листьями, весенний лес. Пьяняще пахло черёмухой, и птицы щебетали – ажно уши закладывало.

Прятались за берёзами русалки, хихикали из кустов лесовички, мохнатые нечистики носились по опушке.

Не было только людей. Да и откуда бы людям в Безлюдье взяться?

Йага нырнула в заросли орешника.

– Ну где ты там? Рьян!

Медведь, может, и не уразумел, что его зовут, но двинулся на голос.

В лесу же стоял дуб. Высоченный-высоченный! Макушкой небо подпирал, корнями в подземную огненную реку врос. Ветвями же соединял Людье с Безлюдьем.

Ведьма почтительно опустилась пред ним на колени, коснулась теменем узловатых корней, выступающих из травы.

– Здрав будь, батюшка! Помоги, не оставь!

Зелёные листья зашелестели, приветствуя дар леса, весёлая русалка скинула вниз жёлудь, аккурат в лоб медведю попала.

– Ты справедлив и мудр, батюшка. Тебе ведомы все пути-дороги, все судьбы известны. Ты один над ними властен. Смилуйся, дай средство другу проклятье связать.

Ветви недобро заскрипели. Высок дуб, могуч. Отзовётся ли?

Прежде, чем Йага о том задумалась, из травы показалось навершие ножа. Оно поднималось, как цветок – вот-вот созреет. Когда же рукоять высунулась целиком, Йага схватилась за неё и дёрнула.

– Благодарствую, батюшка!

Отбежала несколько шагов, огляделась. Приметила старый пень: тронь – на труху рассыплется. Вонзила в него лезвие, поманила медведя.

Тот недоверчиво бочком подошёл, но девка ждать не стала – схватила его за ухо и потянула.

– Прыгай, – велела она.

Медведь обнажил зубы. Не любил он колдовства что человеком, что зверем.

Ведьма нахмурилась.

– Прыгай немедля! Вот же бестолочь! Прыгай, не то так зверем и оставлю!

Покорился ли рыжий или ведьма уж очень сильно дёрнула, но медведь сиганул прямо через пень, через нож колдовской, кувыркнулся… и в траву упал добрым молодцем. Распластал руки крестом, глядя в слепяще-светлое небо, и как заругается! Срамные слова говорил, которые честной девке и слышать не след. А Йага знай хохочет!