Уйти с площади им никто не мешал. Люди всё больше стремились, наоборот, застать действо. Они пели и кричали, спеша закинуть в разгорающийся костёр колосья вместе со своими бедами. И ведать не ведали, что, избавляясь от старых грехов, повесили на себя новый, куда как страшнее.

***

Лесная ведьма походила на мертвянку. Ноги переставляла, сворачивала послушно, где надо, не противилась, когда Рьян её под локти придерживал. И не молвила ни слова. До тех самых пор, пока не показалась в чаще изба на курах и коровьи черепа на шестах, охраняющие её.

Тогда Йага открыла рот:

– Права была матушка. В городе и правда ничего хорошего. – Она высвободилась и пошла к дому. Тихо закончила: – Да и в людях тоже.

И так вдруг стало горько молодцу! Так не по себе!

– Постой!

Йага встала, но не обернулась.

Ну что тут скажешь?! Правда ведь лучше вовсе из леса носу не казать, чем на такое вот гуляние забрести! Он догнал ведьму и протянул ей сжатый кулак. Раскрыл пальцы.

– Вот, возьми. Я их тебе покупал.

Серьги сверкали алыми брызгами, почти такими же, как попали на лицо ведьме. Она покачала головой.

– Возьми!

Рьян сдвинул брови, упрямо подал серьги вдругорядь, а девка возьми да и хлопни его по ладони! Так и полетели сверкающие каменья в жухлую траву, там и сгинули.

– Уходи, – велела она.

– Вот ещё! Сам решу, когда приходить, а когда восвояси собираться!

С Йагой он бы, может, ещё поспорил. Авось и доспорился б до чего. Но перед избушкой вдруг возникла Зорка. Прямо из ниоткуда: только что пустой пятачок двора был, и вдруг глядь – стоит! И смотрела она поверх плеча дочери прямо на проклятого. Так смотрела, что хоть вешайся! Поняла…

– Ходи в избу, доченька, – ласково позвала она, и Йага послушалась.

Зорка ободряюще погладила её по волосам, когда та проходила мимо. Когда же закрылась за Йагой дверь, вновь повернулась к молодцу. И у того ажно во рту пересохло.

Воздух сгустился, потемнел. Старуха плыла по нему как неотвратимая тень. Седые взъерошенные космы торчали в стороны, ровно ветром их подняло, глаза смотрели не мигая. Чёрные глаза, нечеловеческие. С золотым зрачком, какой встречается у диких зверей.

Рьян не попятился. Не привык он пятиться. Грудью готовился встретить беду. И беда себя ждать не заставила.

Р-р-р-раз!

Свистнуло над ухом, мелькнуло что-то перед самым носом – и по лицу расплылась кровь. Три алые полосы разукрасили бледную кожу северянина. Рука Зорки, нечеловеческая рука, но и не звериная, осталась поднятой. Пальцы её были темны, словно бы перьями покрыты, когти остры, как у птицы хищной.

Рьян руду не стал утирать. Так и чуял горячие ручейки.

– Я оплошал, – процедил он сквозь зубы.

Что уж, взаправду он дел натворил, напугал девку. Но разве то его вина?! Нет уж, гнуть спину, кланяться, прощения просить, а тем паче пощады, он не станет!

– Оплошал? Оплошал?!

Она не кричала даже. Рычала так, что слов не разобрать. Опустила руку ещё раз, готовая располосовать поганую рожу северянина. Но дважды Рьян себя задеть не дал: увернулся.

– Оплошал, – повторил он. – Но зла не желал.

Зорка не то оскалилась, не то улыбнулась. И зубы её тоже мало общего с людскими имели.

– Не желал он зла, добрые боги! Он зла не желал! А принёс в наш дом Лихо! Приволок на закорках и на печь посадил!

– Я за ваши обычаи не в ответе. В ваших краях богам жертвы приносят, не в моих!

Седые тонкие волосы стояли дыбом. Точно саван похоронный из тончайшей невесомой ткани.

– Нету твоих и чужих краёв, чужак! Есть Людье и есть Безлюдье. И одно с другим мешать не след! Йаге не место в городе! Не место среди таких, как ты!

Она кинулась, но Рьян ловко кувыркнулся и ударил ведьму по ноге. Помнит ещё тело, как сражаться! Не всё из него выбили, как ни старались!