Он вспомнил, как в Иркутске тетки продавали с тарных ящиков кедровые орехи. Обыкновенный двухсотграммовый стакан выглядел маломеркой. Его нагревали раскаленной проволокой, затем погружая в воду. Стекло распадалось вдоль трещины, как после алмаза. Понятное дело, кедровые орехи не возили из леса машинами, как семечки. Стакан сжимали и по-другому, с помощью синей изоленты, склеивая усеченные проволокой части. К таким продавцам Максим не подходил.

К пяти вечера жена вышла на перрон с багажной сумкой. Поезда развозили народ после рабочего дня. Она стояла у скамейки, не задевая прохожих, с открытым кульком в руке. Больше подходила молодежь. Парни подставляли карманы. Девчонки толпились стайкой, звеня голосами. Семечки были полные и вкусно пахли.

Максим стоял в пяти шагах. Платформа, поезда и люди, торопливо выходившие на остановке, были те же, что и всегда, но женщина, торговавшая семечками, сдвинула все это в область времени, стекавшего медленной и прозрачной смолой. Он знал, что, удерживая это состояние, соединяет с нынешним вечером ее свежесть, оставленную вместе с девичеством. Оба времени входили друг в друга, делая ее застывшим и длящимся существом. Но стоило ему дрогнуть, как стрелка часов тут же дернулась, наверстывая упущенное.

Через неделю мешок постепенно растаял. Максим щелкал семечки по дороге к участку. Земля пила воду пересохшими устами. К счастью, колодец его не пересыхал, несмотря на упорную жару. Озеро, лежащее невдалеке, питало жилу.

Огурцы созревали так быстро, словно орошающая вода входила в их плоть, минуя почву. Сорт попался изумительный, мелкозернистый, плотный и сладкий, другого слова у него не нашлось, ведь огурцы не бывают сладкими, на то они и овощ. Каким-то чудом элементы земли, воды и света составились в произведение вкуса и запаха. Он приносил домой зеленый лук. Жена варила борщ, щедро заправляя укропом перед тем, как поставить тарелку на стол. Между грядками и косогором вырос ревень. Дети с азартом жевали сочный стебель.

Семечки вместе с грибами и банкой черники дали сто рублей. Вторую банку съели сами. В соседнем доме жила знакомая со связями – Вика. Работала в жилкомиссии от райкома. Зарплату ей не платили, условие же такое: через два года обещали переселить из коммуналки в квартиру для своих. Муж устроился таксистом. Деньги у них водились, но копейку берегли. Однажды он подхватил Максима до метро – почему не удружить, раз в ту же сторону. А счетчик включил, табачок курил врозь.

– Что значит для своих? – пытал у него Максим.

– Спецфонд для начальства, классные квартиры. Есть всякие, вплоть до однушек, как у тебя. Только в твоей шестнадцать метров, а в той целых сорок. Для нашего брата бывают и трех-комнатки меньше.

Жена поговорила с Викой, та принесла ей пару сапог за сто двадцать. Сколько взяла за комиссию, не сказала.

– Есть цепочка серебряная, – предложила она. – Звено в звено входит сплошняком. У нас таких не делают – отдам за сотку. Заказывай – принесу.

Максим подарил жене на свадьбу серьги с искусственными камнями. Цепочка вкруг шеи очень бы подошла. Но у них на все про все выходило полторы сотни чистых с обеих получек – две бабки, жировка да зиловский холодильник, купленный в рассрочку, – каждый месяц высчитывали по тридцать шесть рублей.

Ягоды поспевали. Время от времени он ходил в пойму за лепешками, размачивал и поливал коричневой жижей прикорневое пространство. Собрался дождь, хорошо промочив землю. Максим сидел дома, радуясь отдыху. Взялся читать – перед глазами вместо строчек стояли водокачка и шланг, протянутый между гряд, чтобы не задеть всходы. За окном начинался и переставал мелкий сеянец. Он натянул дождевик с капюшоном и вышел на улицу, прихватив бидон. Его маленькая плантация вошла в силу. Масса ягод теснила ботву. Надо было собрать урожай тех дней, что он отсутствовал. У колонки рядом с красавицей липой Максим невольно остановился. Весь пятачок вокруг чугунной станины был усыпан звездочками плодоножек. Это была клубника, торопливо сорванная внизу, тут же вымытая и съеденная, как едят чужое. Дед пропадал на своем участке, Толя, прораб, – тоже. Иногда они перекликались в глухие часы, ободряя друг друга. Вдоль реки издавна лепились садочки. Там хозяева дежурили по очереди, охраняя свое добро. Недавно ночные налетчики спилили пару взрослых вишен – легче и быстрее обобрать. Ягоды унесли с его огорода. Он спустился вниз. Тяжелые следы во многих местах пропечатались утюгом на листве. Навестили перед рассветом, когда еще не просто отделить глазами красное от зеленого.