– Как ты обозначишь Что, принадлежащее войне?

Максим задумался. Костя смотрел в прицел. Если уж не назвать, то, по крайней мере, нащупать. Он поднял к нему лицо. Один Костин глаз был прищурен, другой широко открыт.

– Я же сказал, у нее нет Что, а только Как. Лучше всего у нее получаются мгновенные и сильные действия, так как сама она тяжела и громоздка. Быстрые, если смотрят на войну во все глаза. Но такие требуют большого ума.

– Это какие же?

– Чем ближе к жизни, тем медленнее, на войне – действия постоянно бегущие, неуловимые.

– Значит, близкие к смерти быстрее?

– Она же не стоит на месте. Чтобы ее одолеть, нужны вещи, одаренные высокой скоростью.

– Миру ее не хватает?

– Он накапливает форму, а те не складываются. Возьми пулемет. Напоминает станок тем, что выдает серию – тра-та-та. Но пули пронзают пространство, а станочная стружка ложится на пол. Гильзы и пули одинаковые.

– Пусть серия, – возразил Костя, – но впереди вертящийся круг боя.

Костя собирался с духом. Он отчетливо видел свою мысль, но ему хотелось, чтобы и Максим ее тоже увидел. Приближение мысли чувствуется задолго до слов. Некоторые обещают много нового, но, притянув слово, делаются самыми обычными и даже, если как следует вникнуть, хорошо известными. Для немногих, наоборот, слово служит оправой.

– Солдат бежит? – начал он с вопроса.

– Бежит, – подтвердил Максим. – Каждый шаг одинаков, на то и ноги.

– Споткнется, возьмет в сторону, упадет наземь, ноги только напоминают машину, зато станок, который на заводе, стоит мертво, тяжелый да еще болтами закреплен на основании. Думаешь зачем? Все должно быть ровно, – ответил он сам себе, – все детали – близнецы. У солдата же не так – каждый выстрел ложится в свою цель, все тра-та-та разные, на бегу перехватывает ногами новую землю. Что-то в ней есть другое, какая-то черта, которая может изменить все. Сам солдат не всегда замечает то малое и густое, что его обступает, но тело видит, оно старше своей души. Душа идет на сближение с немцем. Тело ее несет. Ему нельзя оступиться, неловко упасть, пропустить осколок или пулю.

– Свою пулю ты не услышишь – восемьсот метров в секунду.

– А чутье? Бегущий в цепи часто не знает, почему отклонился вправо или влево. Слышит лишь свист там, где был мгновение назад.

– Почему тогда большая часть красноармейцев полегла?

– Погибали молодые и необстрелянные. Ни выучки, ни чутья. И сколько он бежит? Двадцать метров, пятьдесят, сто? – Костя отвел глаза. Он шевелил умом. – Сто метров подряд не пробежит – снимут.

– Или наступит на мину, – подхватил Максим, – проволоку.

– Перед атакой наши саперы все подходы проверяли щупом и проволоку резали.

– Двадцать метров может пробежать без остановки, иначе какой смысл. Не ползти же по-пластунски до немецкого окопа.

– Хорошо, подбежал к траншее. Что дальше?

– Бросает гранату – пусть метет осколками все живое.

– Новое действие, и не одно.

– Бросок разве не одно? Была бы сила в руках.

– Отогнуть усики, выдернуть кольцо, где в это время автомат? Я думаю, без гранаты нельзя, когда он подползает к доту или обороняется от танка. Тут нужна мощность.

– Скорость выгодна против живых мишеней, – сказал Максим, подумав, – они действуют зигзагами, как моль. Автомат напрягает время. Граната или еще лучше связка дает взрыв. Дот с руки не расстреляешь – это масса, ее берут энергией.

– Кучные цели тоже любят взрыв. В траншее как раз накапливается немец, поэтому боец верит в гранату. Ты вот говоришь, напрягает время. Как это понимать?

– Мотыльки напрягают пространство, а пули время. Моль порхает не так уж быстро. Весь ее путь состоит из отрезков, каждый из них вмещает целое действие. Тут малый вес соединен с резким углом поворота. Направления меняются, как узоры на вышивке. Сколько действий насчитает в секунду, такова и напряженность его пространства по выполняемой операции.