– Вам поголодать бы как раз стоило!

– Анна Генриховна… – уже в голос плакала девушка.

– Анна Генриховна! Я прошу вас! – вмешался Кошкин. Обратился к девушке: – В этот раз кто-то пил ваш чай, кроме Феодосии?

– Конечно… и Любка пила, и я сама. Только Нинка не пила, все зыркала на нас волком из своего угла, даже погадать не захотела.

– Почему? – не понял Кошкин.

Но Агафья объяснить не сумела. Пожала плечами и скривила лицо, мол сама не знает:

– Да она всегда странной была, Нинка. И злая, как черт. – Опасливо глянула на начальницу, а потом на Кошкина: – если вы, Степан Егорыч, думаете, что Фенечку отравил кто, то только у Нинки бы духу и хватило! Ведьма черноглазая! Только не травили ее, бедную. Говорю же, мы все этот чай пили, и все, слава Богу, здоровы.

Кошкин вообще-то и не думал всерьез о том, что девушку отравили. Странности были… но он надеялся, что заключение доктора Нассона их объяснит. В любом случае, он здесь для того, чтобы расследовать убийство докторов – а тут уж точно обошлось без яда.

Кошкин вернулся к главному:

– Агафья Матвеевна, вы заметили что-то необычное, когда привели Феодосию к докторам?

– К доктору, – поправила та, глядя на него теперь с недоумением. – В лазарете ведь только Дмитрий Данилович был… кажется.

– Так кажется, или Дмитрий Данилович был один? – хмуро переспросил Кошкин.

– Один, – куда уверенней ответила девушка. – Только вид у него… и правда необычным был. Сперва вовсе нас пускать не хотел, только выглянул в щель – бледный, взъерошенный. Но как Феню разглядел, что плохо ей, сразу войти позволил. Хлопотать над ней начал.

– Долго вы пробыли в лазарете?

– Нет, не особенно. Рассказали, как все было, а потом он нас отослал. Идите спать, говорит. А потом, как Нинка с Любкой вышли, он мне шепотом велел полицию позвать поскорее. Ну я к Анне Генриховне и побежала…

– Остальные девушки не слышали, как Кузин к вам обратился?

– Не знаю… кажется, не слышали. Это я потом уж им сказала, как от Анны Генриховны вернулась.

– А почему он именно вас задержал, а не кого-то другого? – допытывался Кошкин.

Сизова снова пожала плечами:

– Не знаю… Я с краю стояла, последней выходила – неверное, поэтому.

– А как же Калинин? – не сдавался Кошкин. Не с потолка ведь он там взялся, второй доктор. И не в окно влез. – Его действительно не было в кабинете, вы хорошо помните?

Но Сизова, услышав фамилию, покачала головой еще уверенней, чем в первый раз:

– Как же ему там быть? Его ведь уволили!

«Все-таки уволили?» – отметил Кошкин и теперь поглядел на Мейер. Та поджимала губы и молчала.

Кошкин тяжело вздохнул, устав от этих недомолвок. Случись, не дай Бог, подобное в юнкерском училище, к нему бы выволокли душегуба сразу, в первые же минуты приезда. И тот как на духу бы рассказал о причинах своего поступка. В девичьих же компаниях всегда все непросто. Одни боятся говорить правду, вторые стесняются, третьи скрытничают просто из глупого кокетства – и хоть кол им на голове теши. Женщины…

– И тем не менее, доктор Калинин тоже был в лазарете в эту ночь, – веско заключил Кошкин. – Его нашли убитым выстрелом в грудь и в спину. У вас есть соображения, как так вышло, Агафья Матвеевна?

Девушка испуганно покачала головой:

– Когда мы привели Феню, его не было, вот вам крест….

Кошкин даже подумал, что переборщил с устрашающим взглядом: похоже, девушка и правда второго доктора не видела. Калинин мог укрываться где-то или вовсе прийти чуть позже.

– Хорошо, – сдался Кошкин. – Вы обратили внимание на беспорядок в кабинете, или все было на своих местах?

– Может, и было чуток не прибрано… не до того мне было, Степан Егорович, не помню…