Во всем великолепии буйных форм миру предстала латексная дива. Кукла со вздернутыми вверх алыми джомолунгмами грудей и призывно разинутым ртом как бы кричала:

– Сдуйте меня! Срочно-о-о-о сдуйте! Я-я-я-я го-о-о-л-а-а-я-я….

По-видимому, так же выглядела Жанна Д’Арк в миг, когда пламя костра уже сожрало ее одежду и подбиралось выше. В отличие от Орлеанской Девы, самые сокровенные места куклы были сокрыты черной латексной юбкой. К ноге приторочен муляж полицейской дубинки.

Не в пример своим круглым собратьям по перфомансу, покинувшим земную юдоль немногим ранее, жизнь куклы оказалась куда как короче. Даже звук ее расставания с этим миром вышел менее эстетичный, чем у четырех ее предшественников. Кукла икнула рваным боком и сползла, опершись спиной о шест. Нарисованные глаза ее вмиг посерели. Богатые формы приняли первоначальные очертания груды голой резины.

Вместе со смертью латексной Мессалины сухо, астматически кашлянув пару раз, приказал долго жить и насос. И только апокалипсические звуки музыки какое-то время еще удерживали зрителей на своих местах, заставляя задуматься над бренностью существования. Но с последним аккордом все изменилось.

Лавина аплодисментов обрушилась на вмиг прославившегося Изьяра. В одночасье рядовой адвокатский крючкотвор стал своим в этой среде рисующих, пишущих и сочиняющих людей. К слову сказать, некоторые из числа тех, кто уже полгода окучивал Изьяра на предмет крупной покупки, были несказанно опечалены фактом падения юриста с Олимпа меценатсва и спонсорства на грешную пашню творческих потуг.

Но это было потом, а сейчас, за ворохом бурного чествования новоявленного творца, никто не заметил, как к угасшей кукле приблизился человек. Он поднял сплющенное тело, широкой ладонью прошелся по изгибам латексной кожи, и, приблизив голову гейши к своей, посмотрел в ее мертвые глазницы.

ЖИЗНИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ

– Да ты гигант половой. Надо ж так девку задрючить – до дыры в боку, – смеясь сквозь подернутый серой пылью ус, хамил шиномонтажник. – Я слышал, что художники извращенцы, но как-то особо не верил.

– Вы лучше скажите, можете помочь или нет? – взвился Яша, теряя терпение.

– Нет, не возьмусь. Вдруг жена сейчас войдет, а я тут с этой… Забери, – продолжал отшучиваться работяга.

Яша сложил куклу со следами грязных рук в черный непроницаемый для взглядов пакет и покинул шинную мастерскую. Эта была уже третья на его пути.

Яша заходил в мастерские (причем выбирал момент, когда никого из посетителей нет), вкратце объяснял ремонтникам, кто он такой и в чем суть проблемы, и только затем вынимал из пакета истерзанную перфомансом девушку. Но, завидев предмет, мастера шинного дела, словно обожженные, выпускали из рук бортовку или вулканизатор и начинали донимать Яшу расспросами: каково это – любить резиновую куклу? Больше ли удовольствия, чем с обыкновенной женщиной, или наоборот? С чего лучше начать действовать? Где брал?

Но вопрос, который больше всего его разозлил, звучал так – пробовал ли он любить куклу на глазах у жены, и что супруга на это сказала?

Яша был женат. Яша был художником-реалистом. Яша был на той инсталляции в галерее г-жи Глафиры.

Это он после окончания Изьярова светопредставления долго гладил куклу и философски оценивал голубизну ее глаз. Он не разделял радости своих циничных собратьев по искусству от просмотра. Инсталляцию нашел вычурной, плоской и примитивной. А вот девушка…. Она показалась ему беззащитной и униженной с того момента, когда Изьяр раздул ее до человеческих пропорций.

Яша сразу понял, чем кончится ее безудержная аэрация и, сам не понимая причины, с первой минуты стал жалеть бессловесный резиновый муляж. А когда взял голову куклы в руки и в нарисованных глазах прочел угасающее желание дарить любовь, то решение пришло само собой.