В 2006 году были приняты новые Лесной и Водный кодексы. Чтобы сделать такой кодекс, нужно, чтобы работала группа юристов много месяцев. Это очень сложный документ. Значит, была дана команда и выделены деньги на то, чтобы сделать более лояльными к бизнесу Лесной, Водный, Градостроительный кодексы, чтобы никакие экологические нормы и ограничения не препятствовали развитию предпринимательства.

Суть, например, изменения Лесного кодекса сводилась к тому, что государство «уходит» из леса. И лес отдается частникам, которые получают прибыль, рубят лес, сажают лес, следят за лесом, как это устроено во многих странах мира. Еще до принятия нового Лесного кодекса было очевидно, что это не сработает никак, что государство не должно «уйти» из леса в России. Что это решение направлено против леса.

Накануне принятия Лесного кодекса была моя единственная встреча с Путиным.

Это был 2006 г.

Кстати, накануне принятия Лесного кодекса была моя единственная встреча с Путиным. Это был 2006 год. Мне позвонил министр атомной промышленности и пригласил с ним поехать к Путину. Я говорю: «А что это я с вами поеду к Путину? Зачем на глазах Путина мы будем с вами ругаться?» Впрочем, с этим министром я был в хороших отношениях. Это был Александр Юрьевич Румянцев, интеллигентный, академик. Мы оба понимали, по каким правилам действует каждый из нас и чего нам друг от друга ожидать. Я был у него в составе Общественного совета. Он стал меня уговаривать обязательно с ним поехать, и я согласился.

В предбаннике в Ново-Огареве оказались Г. Явлинский и С. Митрохин. Тогда Владимир Сливяк из «Хранителей радуги» провел пикеты против ввоза в Россию отработанного ядерного топлива в 35 городах, и Кремль, почувствовав опасность, собрал нас всех, чтобы как-то на эти выступления отреагировать.

И вот мы сидим за столом. Путин в конце длинного стола. С одной стороны Явлинский и Митрохин. С другой стороны главный ученый секретарь Академии наук, министр атомной промышленности, потом я. Вроде бы наука с одной стороны, а политики – с другой. Кругом камеры стоят. И Путин начинает говорить, как он обеспокоен радиационной безопасностью страны, как он издал указ перевезти 32 тонны отработанного урана в какое-то более безопасное место. Поет, одним словом. Заканчивается выступление Путина, камеры уходят. Начинается разговор. Митрохин говорит, как они с Шингаркиным лазили в Красноярске на крышу мокрого хранилища, где их никто не задержал. А это значит, что любой террорист может подобное проделать. Видимо, после этого разговора был дан какой-то приказ, и ФСБ заложила муляж бомбы в Красноярске-26, и он действительно пролежал две недели, и его никто не обнаружил. Потом они наладили охрану, какие-то меры были приняты.

Через 40 минут встреча была окончена, мы встаем из-за стола, а я говорю: «Владимир Владимирович, не подписывайте изменений в Лесной кодекс. Они страшные. Они опасны для леса. Это безумие, нельзя их подписывать». И вдруг маска у него упала, какой-то человеческий осмысленный взгляд появился. «Ну как же, – говорит, – я уже обещал Касьянову».

Все подготовленные изменения в Лесной и Водный кодексы были приняты. И сам факт, что большая работа по подготовке этих изменений была кем-то инициирована и оплачена, говорит о том, что у этих преобразований был единый заказчик. Вряд ли это был сам Путин, потому что он на такие мелочи не разменивается. Не царское это дело, не его работа. Значит, была какая-то группа бизнесменов, которая действовала под лозунгом «Экологией займемся потом, когда Россия станет богатой» (об этом Г. Греф, например, говорил). В этом и состояла идеология: пусть будет какой угодно грязный бизнес, лишь бы он принес быстрые деньги.