Под руководством академика Яншина мы проделали огромную работу и показали, что канал, который пройдет через Прикаспийскую низменность, понесет с собой только соленую воду, потому что там все засолено.

Облицовывать канал, как предлагали потом наши оппоненты, тоже нельзя, потому что это безумно дорого. А без облицовки по каналу будет течь просто рассол. Я сам туда ездил, смотрел, когда часть канала уже была прорыта, – это было соленое мертвое море. Вдобавок канал должен был забрать 1,5–2 кубокилометра воды из Волги. Несмотря на то что работы по проекту «Волга-Чограй» уже велись, мы смогли застопорить его в 1988 году.

Митинг против экологически опасной политики Минводхоза и его планов строительства каналов Волга – Дон и Волга – Чограй в Парке им. Горького в Москве. 11 февраля 1989 г.

Проект «Волга-Чограй» беспокоил не только академиков. Росла экологическая обеспокоенность и в обществе. На митинг перед входом в Парк Горького против строительства канала вышли 3 тысячи человек. А всего на митинги по поводу канала Волга-Чограй в разное время в разных городах вышло 300 тысяч человек. Вот какая сила была этих экологических идей.

У людей зрело недовольство. С одной стороны, чуть-чуть приоткрылась бездна той экологической жути, которая была допущена. С другой стороны, экологические проблемы являлись единственной разрешенной областью критики. Все было запрещено. Нельзя было критиковать коммунистическую партию. Ничего нельзя было критиковать. А вот по экологии какая-то, пусть дозированная, критика была разрешена. Вокруг каждого из проектов, в которых я участвовал, была серьезная общественная обеспокоенность, бурлило все. После Чернобыля страна изменилась. После 86-го года все экологические проблемы были на слуху. Экологическое движение было невероятно сильное. И поэтому в экологическое движение тогда влились все диссиденты, и монархисты, и все, кто был против власти, против коммунизма. Сознательно или несознательно, люди подразумевали, что это движение станет тараном, который разрушит Советский Союз.

Экологические проблемы показали, что плановое хозяйство – одна из причин гибели советской экономики. Необходимость выполнять и перевыполнять план, осваивать деньги победила здравый смысл.

Было очевидно, что СССР рушится. Другое дело, что все мы были в эйфории. Я уже с десяток раз был за рубежом к тому времени и представлял опасности западного мира. Но мне казалось, что в целом вот эта демократия, выборы, ответственность политиков перед публикой – это мощный инструмент для развития и в этом направлении следует идти. Я думаю, что многие в 89-м – 90-е годы разделяли это чувство, что вот еще немножко, и мы сбросим Советский Союз с плеч, и вперед, к демократическому, свободному, процветающему обществу, где будет главенствовать не идеология, а закон, где люди будут действительно по способностям получать деньги, заниматься работой, любимой или нелюбимой, но эффективной, за которую им заплатят. Что эти деньги будут иметь реальную ценность, а не как в Советском Союзе, где были пустые полки в магазинах и только за валюту в «Березках» можно было покупать какие-то приличные товары.

Я был коммунистом. В коммунистах в советское время были все, потому что любая активность была возможна только в рамках коммунистической идеологии. В любой публикации нужно было написать: «Карл Маркс (или Ленин) сказал то-то», и дальше можно развивать из этого что-то абсолютно антимарксистское. Но поклониться в сторону классиков марксизма нужно было обязательно.

Будучи коммунистом, я придерживался «теории малых дел». Я понимал, что исправить коммунистическую партию невозможно, но в моих силах не допустить в моем окружении никакой гадости: ни политической, ни моральной, ни какой-то еще. Была, например, девятка молодых людей, которая протестовала против вторжения в Чехословакию. В нашем институте обсуждения были, конечно, и при обсуждении Александр Александрович Нейфах сказал: «А я поддерживаю их. Я, если бы знал, тоже вышел бы». Он потом подписывал письма в защиту участников демонстрации на Красной площади. А он тоже был членом партии. Мне пришла команда исключить из партии Нейфаха. А как исключить Нейфаха? Я не могу, он для меня авторитет, и моральный, и человеческий. Я говорю: «Я не буду исключать Нейфаха». Кончилось тем, что я получил замечание по партийной линии.