Афанасий спросонья не понял, что нужно конюху. Он потер глаза, удивленно глянул.

– Чего вылупился, подкидыш?

Афанасий зло глянул на Василия, скинул на пол кусочками сшитое одеяло, встал поправляя ремень. Одежку ему сам Петр Михайлович Волков подогнал. Военные галифе, китель с синим клапаном – петлицей, пришитый к краю воротника. Костюмчик видно было не с его плеча, размера на три побольше, рукава закатаны, ремень кожаный поддерживал, чтобы ниже коленей не был. Конюх Василий взглянул на бойца и так громко засмеялся, что конь, привязанный к сельсовету, порвал веревку, поднялся на дыбы и громко заржал.

– Слушай, кавалерист, где твой вороной? Или на диване поскачешь? – продолжал смеяться Василий, который оказался не конюхом, а председателем сельского поселения. Но про это Петр Михайлович забыл Афанасию сказать. Писарем назначил работать у него. Насмеявшись, Василий Федорович Помойло еще раз поправил свои торчащие усы, замком скрестил руки за спиной, зашагал по кабинету из стороны – в – сторону. Он молча ходил, о чем – то думая, потом начал сокрушаться, что все люди вокруг твари, что такого племенного отряда давно не было у батьки. Лично для него везли отменных жеребцов, поменяли на лучшее семенные сорта пшеницы, такие как «гирка», «буйволинка». Это ж достояние только целинных мест, горного воздуха, засухи, которые эти сорта произвели на каменистой местности, теперь их ни какая коррозия почвы не возьмет. Пусть теперь засунут себе в одно место российские деревянные сохи, потому что украинский металлический плуг – это как шулюн в беззубом рте. Половину слов Афанасий вообще не понимал, когда председатель ему на голову выливал бранные помои. Он ругал всех. Одного человека не трогал – Петра Михайловича Волкова.

В станице все говорили на непонятном для Афанасия языке, на южнороссийском диалекте, в котором совмещались особенности украинской, русской речи, звучали фразы, слова из лексикона горцев и степняков – кочевников. Своеобразное «г», слышалось в каждом слове. На Афанасия смотрели с удивлением, будто он с другой планеты, смешно им было слышать грамотную речь церковно – приходского студента. Но девушки на него заглядывались, шептались, что он то – ли племянник главному, то – ли незаконнорожденный сын самого царя. Слишком уж выправка была статная. Чуб из – под буденовки выглядывает. Идет по станице с папкой, важный такой, перепись населения поручили сделать. Стучит в каждый двор, спрашивает, – сколько живности, какого звания будут – бедняки, середняки, кулаки? Сколько товарного зерна произведено в хозяйствах зажиточных крестьян? Сколько у бедных? Кто вступил в добровольное объединение? А кто еще думает? Кто приписан к коммуне, а кто к колхозу.

После передачи власти в советы крестьянских, рабочих и солдатских депутатов, применялись различные модели выживания молодого государства. Новая экономическая политика позволяла сельским труженикам самим выбирать путь своего развития. Никто не знал какой он должен быть.

Осенью 1927 года представители комитетов бедноты, руководители коммун и товариществ по совместной обработке земли решили узнать, как влияет на развитие сельского хозяйства пробная модель коллективного труда на земле. Посчитали, что на обработку каждой десятины затрагивают в три раза меньше средств, чем живущие по соседству единоличники. Урожай всем миром собирают «дюжа гарный», в переводе с южно – российско – украинского, – очень хороший. Да еще и зерна полнее, клейковина нужной вязкости. Не говорилось о жестком переходе одной формации в другую. На XV съезде говорилось, что будет поэтапный переход, неторопливый, продуманный от частных хозяйств к коллективным. Полуграмотные крестьяне юга с недоверием относились к перспективе объединения, предпочитая не торопиться, посмотреть, что новая власть еще придумает. Не спешили с коллективизацией и местные партийные органы.