Каждый день сестра Мейманат, я или Сейед вели с детьми беседы. И по прошествии некоторого времени нам, наконец, удалось понемногу завоевать доверие ребят и пробудить симпатию по отношению к нам. Иногда с разрешения директора приюта мы отводили детей к себе домой, чтобы познакомить их с доброй и дружественной атмосферой, которая царит в кругу семьи. Больше всех из нас дети полюбили Сейеда, они просто влюбились в него! И ласково называли его «дядя Сейед».

Однажды по случаю наступления Нового года – Навруза – Сейед взял к себе домой двенадцать воспитанников приюта. Отец Сейеда, будучи человеком набожным и приветливым, радушно принял детей и всячески их развлекал, а мать Сейеда приготовила для них разные вкусные домашние кушанья, сладости и фрукты. Всем детям даже раздали подарки. Во дворе дома Сейеда росло большое дерево зизифус[60], которое называли зизифусом Сейеда. Вместо одного раза оно давало плоды несколько раз в году. Сейед говорил: «Отец настаивал на том, чтобы я привел детей домой, чтобы они отведали плодов этого дерева».

Как и все семьи тех времен, семья Сейеда держала в своем доме кур и петухов. Мать Сейеда приготовила для детей омлет из куриных яиц. Дети с удовольствием поели омлет со свежим хлебом и плоды дерева зизифус. После этого они долго играли и резвились, а вечером, довольные и радостные, вернулись в приют. Но не прошло и нескольких минут после их возвращения, как они стали ругаться между собой, и через пару мгновений ссора переросла в драку. Сейед попытался разнять ребят и выяснить, в чем дело. Он беспокоился о том, что детям не понравилось у него дома и то, как они провели там время. Он спросил их: «Дети, разве вам не понравилось, как вы провели время у нас дома? Что вас огорчает, почему ругаетесь?»

Хасан ответил: «Дядя Сейед, это очень несправедливо! Сухраб собрал все косточки от плодов зизифуса, пробрался внутрь клетки, где содержатся куры и петухи, и скормил их им, и убил их всех. Если ты пойдешь домой, ты сам увидишь, что он сделал с этими бедными курами и петухами». Часть детей была опечалена этим происшествием, а те, которые отличались особенным озорством, смеялись и забавлялись.

Несмотря на все их баловство и проказы, я любила их, причем не из сострадания. Во взглядах и объятиях детей я видела мир, призывавший к дружбе, доброте и любви. Сами нуждавшиеся в любви и внимании, они всегда старались восполнить доброе отношение других по отношению к себе. Те, что были постарше, говорили: «Дядя Сейед, Бог даст, мы восполним твое добро!».

Никакая работа и никакое место не были для меня столь приятны и умиротворительны, как минуты пребывания с этими детьми. Мы привыкли друг к другу и постепенно стали единой семьей. Дети знали всех наших родных. Нам хотелось, чтобы ребята испытали радость дружеских и семейных отношений и перестали вызывать в окружающих жалость по отношению к себе.

Я предпочитала проводить время либо с детьми, либо дома. Я, которая до этого возраста любила пошутить и подурачиться, день ото дня менялась, становилась все более чуткой и восприимчивой. Я сильно похудела, постоянно следила за своей речью, мыслями и сердечными побуждениями. Я выбрала для себя аскетический образ жизни и стала избегать контактов с людьми, что мне казалось лучшим способом уберечься от греха. Круглыми сутками я предавалась богопоклонению и молитвам. Неверная интерпретация и неправильное понимание мной материалов, преподававшихся на уроках господина Мотахара, а также предостережения, получаемые от него, привели меня к затворничеству. Мать умоляла меня выйти из дома и возобновить свою социально-культурную деятельность – деятельность, которая привлекала бы внимание людей и могла заслужить их похвалу и одобрение. Ее раздражало то, что в летний зной я надевала зимние вещи и говорила ей: «Мир не создан для того, чтобы человек получал удовольствие от жизни». Я относилась ко всему с особой щепетильностью и в вопросе знаний хотела превзойти своего учителя.