– В каком смысле? – не поняла я.

Подруга вытянула руку с растопыренными пальцами, на которых пролегла красная полоса, покрывшаяся маленькими волдырями. Странно, она выглядела как картинка из далекого забытого сна.

– Что это? – остановившись и схватив Софи за пальцы, хмуро свела я брови, разглядывая внимательнее необычное повреждение.

– Не знаю. Поэтому и спрашиваю. Я не помню, чтобы где-то обжигалась или царапалась. Но зудит страшно. Думала, может во время урока что-то произошло, да я запамятовала просто. Потому что состояние вчера у меня было, как после наркоза. Ничего кроме харнских слов и кучи закорючек не помню.

– И я ничего такого не помню.

В полном недоумении мы зашли в класс. И всё повторилось вновь. Ландзора открыла чудо-шкатулку, полился яркий желтый свет, и нас очень быстро одолело уже знакомое пустое равнодушие, акцентирующее наше внимание исключительно на голосе наставницы.

Ничего примечательного на этом уроке я не запомнила. Новые слова, их написание и произношение. Затем очередное бессилие, ознаменовавшее конец занятия. Мы с Софи рассыпались по своим комнатам и уснули.

В таком режиме прошла неделя. Удивительно, но результаты от Света Аярны оказались феноменальны! Мы уже вполне сносно могли понять харнскую речь. Ландзора даже начала вести занятия именно на этом языке. Эх, мне бы такую шкатулочку в школьные годы! Сколько лет я потратила на изучение английского и французского!

Единственное, что меня смущало, так это новые отметины на руках Софи. Ее пальцы уже напоминали вареные сосиски в пупырках. Мы предполагали разное, но остановились на аллергической реакции. На что, конечно, так и не поняли. Хотя я была уверена, что дело совершенно не в аллергии, и мне известна разгадка этой загадки. Спросить же кого-то мы, естественно, не могли. Женщины так и бегали от нас, будто это мы умеем в чудищ оборачиваться. А местный вайгар канул в лету. Мы не видели его со дня нашего здесь появления.

Ответ нашелся неожиданно. На одном из очередных занятий, я привычно выписывала столбик новых слов, как мои пальцы обожгло болью. Пишущая палочка чиркнула уродливую загогулину на листе и вылетела из рук. Мшистый туман вмиг осел в моей гудящей голове. Я удивленно уставилась на костяшки, где вспухла розовая полоса.

– Хвост в слове «камень» пишется в левую сторону, а не в правую, лима. Внимательнее. Переписывай, – раздался надо мной довольный голос Хумборы на харнском языке, в то время как зеленая мохнатая тростинка указывала на неправильную букву в моей тетради.

Понимание нахлынуло быстро, остро и холодно. Меня сейчас прутом отходили за то, что я неверно хвост вывела в букве!? Вот откуда у Софи эти следы! Получается, она регулярно получала за свои ошибки? Поэтому ее руки настолько изуродованы!? Ярость взметнулась во мне, ошпарив сильнее крапивной розги в руках учительницы. Изумленно округлив глаза, я посмотрела на Ландзору.

– Вы совсем… офонарели тут!? Вы… кто такая вообще, чтобы бить нас!?

Дера Хумбора презрительно выгнула бровь и скривила губы, смотря на меня сверху-вниз. Такое положение мне не нравилось, поэтому я вскочила, едва не ткнувшись в нос паршивке.

– Сядь на свое место, лима, и заново напиши слово «камень», – с абсолютным превосходством чуть ли не пропела наставница.

Я никогда не относилась к очень сдержанным людям, в особенности, когда происходила какая-либо несправедливость. Поэтому первый порыв был с силой толкнуть зарвавшуюся тетку, схватить подругу и хлопнуть дверью. Взрыв предотвратила Софи. Холодные пальцы вцепились в запястье и дернули меня обратно на лавку. Отбив пятую точку, я метнула на нее гневный взгляд.