Соня. Я должна для него что-нибудь сделать… Или хотя бы постараться. Позволить ему страдать бесчеловечно.
Урик. Диван не может страдать, у него нет души. Я хоть и сам частенько разговариваю с деревяшками, и прочей неживой ерундой, но мне это необходимо, чтобы как-то расслабиться. Облегчить душу. По какой причине ты за этот диван кидаешь грудью на амбразуру, я не понимаю.
Соня. Это история, миленький мой. Такой мебели больше не делают.
Соня плачет, садится на диван, Урик обнимает её.
Урик (В сторону). Почему я не Москва, и всегда сочувствую чужим слезам? Придётся чем-то пожертвовать ради улыбки на лице этого милого создания. (Соне) Я постараюсь починить этот раздолбанный… прекрасный, чудный, исторический диван. Но только постараюсь. Обещать ничего не могу, я не всесилен. С починкой этого дивана мне может помочь только чудо. И это чудо сейчас плачется мне в жилетку.
Урик вытирает слёзы Сони.
Урик. Довольна? Вытянула из меня, что хотела?
Соня. Ты правда это сделаешь?
Урик. По твоему велению хоть звезду с неба. Но только в перчатках. С обожжёнными руками мне сложно будет зарабатывать на наше совместное будущее, о котором сегодня нам точно не удастся помечтать.
Урик целует довольную Соню в щёку, встаёт, осматривает диван.
Урик. Одна из четырёх ножек сохранилась почти в первозданном виде, по ней есть возможность восстановить остальные три. Обивка изрядно поистрепалась. Это бархат? Можно будет взять материал со склада, там есть невостребованные бобины, надеюсь, и потом их никто не хватится. Ткань сама будет только счастлива не пылится на полках склада, а поработать на благо общества. Пружины, возможно, там же найдутся. Мне хочется в это верить, если что, придётся покупать самому. В любом случае, цена железных скрюченных штуковин не должна больно кусаться. Не так сильно, как этот диван. (Тяжело вздыхает) Работы вагон и несколько маленьких тележек. В одиночку, как пить дать, не справлюсь. Может Прохор Максимович чем сможет помочь? Правда, старик он сыпучий, но порох в пороховнице, если верить слухам, а им можно верить только в экстренных случаях, ещё отсырел не весь. На одно дело может его и хватит. Мой дружочек Митюнька примется за любое дело, если во время него можно будет вдоволь потрепаться. Если работать у всех на виду, то остальные, велика вероятность просчитанная сумасшедшим, сами подтянутся. Проще говоря оттащу его завтра в цех, а там посмотрим.
Урик садится рядом с Соней.
Урик. Софья, как ты слышала, я знаю, что делать, но не уверен в своих способностях. Дерево в моих руках становится пластилином, поэтому за ножки я полностью спокоен, а вот остальное.... Как пойдёт.
Соня обнимает и целует Урика.
Соня. И кто-то ещё смеет сомневаться в твоём благородстве и добрых намерениях?
Урик (улыбается). И кто же этот кто-то?
Соня. Борис Борисович.
Урик становится серьёзным.
Соня (простодушно). Он мне говорит держаться от тебя подальше. Ему всё кажется, что ты ко мне относишься, как к красивой кукле, и что ты никогда на мне не женишься. Если бы я только могла рассказать ему о нас. Он бы перестал так волноваться. Но мне нельзя, Борис Борисович дружен со Степанидой Степановной, а она точно не должна знать, что мы тайно встречаемся. Мне до сих пор так стыдно за прошлый выговор. Пусть даже, мы ничего плохого не сделали.
Урик. Скажи мне, Софочка, разве Борис Борисович не достаточное количество раз видел нас вместе, чтобы признать наши с тобой отношения серьёзными? Помню, как-то однажды, он даже застал нас за поцелуями. (Сухо) Может, ты сама даёшь ему повод сомневаться в нашем счастье? Что ты ему обо мне рассказала?