И неведомо правнучке спящей и внучке с мужем —
На заре по домам милосердная ходит смерть,
забирая себе стариков, никому не нужных.
Бабушка вяжет
Бабушка вяжет. Мелькают спицы.
В комнате вечер и мы вдвоём.
Может быть, правда, а может, снится —
третий под ёлкою суетится —
прячет подарки зелёный гном.
Бабушка вяжет. Почти вслепую.
Шторы задёрнуты. Полумрак.
Что там, под ёлкой, узнать хочу я.
Гном на ресницы мне тихо дует:
«Ну-ка скорей засыпай. Вот так.»
Бабушка вяжет. Мелькают спицы.
Звёзды затеплились за окном.
Сон пахнет яблоком и корицей.
В мягкой, как облако, рукавице
дремлет довольный уставший гном.
Серый волчок добродушен, ласков
(вовсе не хочет хватать за бок) —
я запрягаю его в салазки…
Бабушка вяжет мне веру в сказку.
И бесконечен её клубок.
Бабушка вяжет…
Папе
Звала, искала, исходилась криком,
ждала: «Не плачь. Всё будет хорошо.»
За много лет я так и не привыкла
к тому, что ты безвременно ушёл.
Моя судьба – то штопка, то заплатка.
То камни, то овраги на пути.
А знаешь, в общем, жизнь сложилось гладко.
И швов не видно. Всё срослось… почти.
Старею не от времени – от стрессов.
До станции «финита ля» билет.
Никто не скажет: «Ты не плачь, принцесса.
Всё будет хорошо. А смерти нет.»
Но я приму без сожалений старость.
Без разочарований и обид.
Не одинок в тумане моря парус,
пока дорожка лунная блестит.
Ты не подумай, что жила уныло.
И счастье было, что ни говори.
…А на рябину у твоей могилы
зимой летят красавцы снегири…
Дело номер
Куда попал я? Темень. Грязный снег.
Следы каких-то тварей. Тихо. Страшно…
В глазах туман, а тела словно нет.
Обрывками всплывает день вчерашний:
Я помню, как пытали должника.
Как верещал сынок его ушастый.
(мальца всего лишь стукнули слегка,
а он, задохлик, взял и склеил ласты.)
Я помню, как, хлебнув для куража,
По мокрой трассе от ментов летели.
И кореш мой Виталя пьяно ржал:
Мол, мы с тобой – коллекторы, земеля.
Я помню вставший дыбом автобан.
Горящее нутро автомобиля…
Мы выбрались! Мы выжили, братан!
Мы есть!
Но возражает эхо: были…
Я чувствую – куда-то волокут,
И слышу чей-то голос: «Сдох подонок.»
Не надо! Я живой!…
Последний суд.
Свидетель – лопоухий пацанёнок.
Панночка
Помнишь, тату, пару лет назад
из дому сбежала с гайдуками?
Нянюшку потом за недогляд
насмерть запороли канчуками.
Изгибалась, бедная, дугой.
Заходилась то в мольбе, то в крике.
Я смеялась, топая ногой
в кожаном высоком черевике.
Ты меня любил да баловал.
Так, поди, не холят и царицу.
Сроду за проступки не ругал.
Не давал и слёзыньке пролиться.
Ох несладок был удел того,
кто ко мне попасть сумел в немилость.
Дворня недовольства моего
пуще гнева божьего страшилась.
Говорили (верить не хотел) —
с нечистью давно спозналась доня.
Очи красным светят в темноте,
смертоносный клюв, крыла вороньи.
Не помогут ладан да елей —
не спасти от кары святотатца.
Вечно на голубоньке твоей
будет сатана верхом кататься.
Страшно, тату, страшно! Близок ад.
Бесы тащат огненную сбрую.
Черви ясны оченьки едят.
…и Хома читает отходную.
Тайфун
Мачты кренились, рвались паруса и ликтросы —
Стойко со штормом боролась торговая шхуна.
За борт швырнуло волной молодого матроса
И унесло, будто щепку, свирепым тайфуном.
Мигом утихла стихия. Спокойно под килем.
Блики играют на глянцевых спинах дельфинов.
Это ль не чудо? – одною душой откупились,
Словно её и желали морские глубины.
Вряд ли команда такую потерю оплачет —
Много по докам найдётся рабочих наёмных.
Парень обычный. Отнюдь не любимчик удачи.
Нет ни родных, ни жены, ни детишек, ни дома.
Мысль промелькнула: «Да чем же фортуне капризной
Не угодил? Рыбьим кормом останусь на дне я.
Не отыскав ничего в этой чёртовой жизни,
Жаль погибать раньше срока, но Богу виднее.»