– Держи. – Пауль получил увесистый тюк с одинаковыми газетами, отпечатанными на скверной желтоватой бумаге. – Раздай где-нибудь на Леопольдплац. Как вернешься – получишь свои пфенниги.

Леопольдплац – площадь неподалеку. Народу там днем толкается немало. Пауль с некоторым сомнением посмотрел на тяжелую стопку. Если хоть одна из тетушкиных подруг заметит его раздающим «Народный обозреватель»5 – жди беды. Настоящей. Тетушка Гретхен, конечно, не папаша Фрица, но с ремнем тоже обращаться умеет ой-ей. Но двадцать пфеннигов!..

– Чего застыл, шпингалет?

– Какой я тебе шпингалет. Я разведчик. – обиженно буркнул Пауль. Штурмовики ответили веселым гоготом.

– Вернешься с задания – произведу в обершпингалеты. Пошел! – Шарфюрер топнул ногой, и Пауль припустил бегом в направлении Леопольдплац.

– Да он их в ближайшую мусорку выбросит! – Долетел сзади смешок одного из штурмовиков. Кровь прилила к щекам от возмущения. Ничего он подобного вовсе не собирался делать! Несправедливость же!

Обида, правда, живо сменилась отступившей было тревогой. Обычно в это время местные кумушки уже вернулись с рынка и сидят по домам, а до вечерней службы в церкви еще далеко. А даже если кто и заметит – он тут же сделает вид, что не видит тетушкину подругу и двинется в противоположную сторону. Главное – чтобы не увидели, что именно он раздает. Мало ли газет в Берлине? Так что, если повезет, его еще и похвалят, что подработку нашел. Наверное.

Раздавать газеты оказалось далеко не таким тяжелым делом. Люди разбирают вполне охотно – только и успевай выхватывать из кипы все новые листы. Как бы весь этот ворох себе под ноги в грязь не уронить…

Многие берут по две-три штуки сразу, не сильно вглядываясь, что за газету им предлагают. У Пауля появилось подозрение, что жадные до прессы граждане совсем не читать ее собираются. Но его-то какое дело? Велено раздать газету – он и раздает газету, а как добропорядочный бюргер будет ее потом использовать – ему никаких инструкций не дадено.

Толстенная кипа успела похудеть раза в два, когда освоившегося с новым делом Пауля схватили за шиворот. Хвать! И вот он уже болтается, как каланча, привстав на цыпочки. Хватка у неведомого злодея – как в тиски зажали.

– Повырывайся мне! – Грубый мужской голос в корне пресек попытку дернуться в сторону. – Чего за макулатуру ты тут таскаешь?

Пауль, извернувшись, успел разглядеть, что похититель щеголяет в зеленом полицейском мундире. Ой-ей… От одной мысли о том, как полицай за ухо притаскивает его к тетушке, потрясая отобранной пачкой, в коленках разлилась противная слабость. Надо ж было так вляпаться!

– Чего тут у тебя? – Второй рукой мужчина выхватил газеты. – Ааа… «Народный обозреватель». А я уж было подумал, ты какое-нибудь «Красное знамя»6 разносишь.

Железная хватка на шивороте разжалась. Первым порывом было задать стрекача подальше от страшного полицая. Но от этой идеи Пауль отказался. Во-первых, раз его выпустили – значит, ничего катастрофического впереди как будто не ждет. Во-вторых, если броситься удирать – как бы не догнали. Тогда-то уж точно будет хуже.

– На Рыжего Отто работаешь, парень? – Вполне дружелюбно спросил полицейский. Левая половина лица у него покрыта страшными шрамами. Жутковатая картина, как будто кто-то пытался живьем содрать с несчастного кожу, да так и бросил на полпути. Но улыбается полицай вполне благожелательно, и сошедшиеся было к переносице брови разошлись в стороны.

Пауль, однако, решил отмолчаться. Черт его знает, что у полицейского на уме. Рыжий – а речь наверняка о нем – парень, конечно, почти свой, и денег обещал, и за разведку похвалил. Но вряд ли шарфюрер сильно обрадуется, если узнает, что его сдали полиции. Хотя, как бы на такое молчание уже сам полицай не осерчал…