Книжки Пауль недолюбливает. Что толку читать про истории, которые происходят не с тобой? Хуже того. С героями книжек вечно что-то приключается. Даже если они не плывут куда-то за дальние моря. Да какие там моря? В книжке даже простой осел может похвастать насыщенной жизнью: отправиться в Бремен, чтобы стать музыкантом, повстречать друзей, победить злых разбойников. И никто не заставляет его таскаться каждый день в школу и учить там всякую лабуду.

– Удивительного мало. Полиция на разборки нацистов с коммунистами уже давно смотрит сквозь пальцы. – Рассудительно отозвался дядюшка Вилли. – Даже если б штурмовики и впрямь забили кого-нибудь до смерти, все равно дело бы замяли.

Тетушка в ответ лишь мрачно покачала головой да забрала из рук супруга пустую тарелку. Окончательно стемнело. Сегодня Пауль предпочел не дожидаться напоминаний о необходимости умыться и почистить зубы – он уже получил взбучку за испачканную одежду, дожидаться еще одной нет ни малейшего резона. Тетушка наградила покладистого племянника раздраженным взглядом – не иначе, разгадала уловку. Однако, от комментариев воздержалась.

Закончив с вечерним туалетом, улегся на старый, пропахший неясными уютными запахами диван. Дядюшка Вилли положил на стол возле лампы толстый журнал и погрузился в чтение. Электрический свет превращает очки в два ярко-желтых круга. Неподалеку тетушка проглаживает утюгом свежевыстиранную куртку. Лучше бы в ближайшую неделю следить за ее чистотой, а то и до беды недалеко.

Намалеванный юнгштурмовцами серп и молот наци вскоре закрасили. Тетушка при виде парней в коричневых рубашках, что возятся с кистями и свежей краской, немного оттаяла. Не так, мол, эти штурмовики плохи, раз занялись, наконец, делами по своему уму и приносят обществу пользу, а не разбитые окна. Радость продержалась недолго: на следующее утро место коммунистической агитации заняла огромная черная свастика. Над ней – запущенная вожаком берлинских наци Геббельсом кричалка: «Германия – пробудись, еврей – сдохни, фюрер – приказывай!»

– Что шпана разрисовывает гадостями стены, не ново. – Прокомментировал настенную живопись дядюшка. – А вот то, что вдохновляет их доктор философии, меня, признаться, пугает.

Штурмовиков Пауль повстречал через пару дней. Коричневорубашечники во главе с Рыжим осуществили былую угрозу и наведались в Шпарплац. Местным, еще недавно собиравшимся стрясти с соседей контрибуцию на дело мирового пролетариата, самим пришлось делать добровольный взнос – во имя торжества германского духа.

Жадничать нацисты не стали, так что победу отмечали вместе с обитателями Леопольдкиц. Паулю показалось, что Андреас не слишком-то рад щедрости Рыжего, которого остальные штурмовики называют шарфюрером4. Раньше он был признанным вожаком, но рядом с коричневорубашечниками особо не забалуешь. Хочешь не хочешь, а дворовая компания на них посматривает с опаской.

– Эй, шпингалет! Хочешь заработать двадцать пфеннигов? – Обратил внимание на Пауля Рыжий, когда выставленное штурмовиками пиво потихоньку подходило к концу.

– Конечно!

Пауль не раздумывал ни секунды. Двадцать пфеннигов – деньги слишком серьезные, чтобы отказываться от нежданной удачи. Вот Фриц будет локти кусать, когда узнает, какого лишился счастья!

Приятель попойку штурмовиков пропустил не от хорошей жизни. Олуху хватило мозгов похвалиться перед папашей участием в драке с юнгтштурмом. Морген-старший дебюта отпрыска в трудном деле фронтовой разведки не оценил. А папаша у Фрица – тот еще подарок, полагающий, что наилучшими инструментами при воспитании сына были и остаются кулаки да ремень. Основательно поколоченный, Морген-младший теперь сидит взаперти. Впредь будет дураку наука, когда можно хвалиться, а когда лучше придержать язык за зубами.