Трудно сохранять достоинство, стоя с голыми ногами в туфлях на устойчивом каблуке. Даже не шпилька. Просто удобные калоши счастья, какие носят женщины постарше. В таких туфлях удобно – ноги не устают.

Под юбкой гуляет ветер. Не май месяц, однако. Новый год не за горами. А я стою в собственной приёмной без трусов, с порванными колготами в зажатой ладони и реву, оплакивая себя, пропащую.

Оплакиваю то, что случилось. Несмотря на весь идиотизм ситуации, это было прекрасно и правильно. Может, глупо, но кто, если не он? Не мой принц, который вынырнул из прекрасного далёко?

Вернулся, значит. Сделал дело – отомстил мне, как смог, и ушёл по-английски, не прощаясь. Зато попросил прощения, правильный дурак. Это было незабываемо: штаны расстёгнуты, а он стоит гордо, шея – лебединый изгиб, уши небось пылают, как у школьника, которого застали в туалете с сигаретой в руках. Уши я не рассматривала. Мне хватило всего остального с лихвой.

Собственно, я могла вообще глаза закрыть. Там, на сетчатке, он. Вытатуирован навечно. Обновлённый образец Богом данного Островского. Таким я его и запомню.

Дверь со стуком распахнулась. Я почти не дрогнула, хоть всё внутри обмерло. Пожалуйста, не надо. Кто бы там ни был! Если это Соня, я сейчас сквозь землю провалюсь. Она же была где-то, я даже не заметила, как она исчезла… Из-за Островского мозги набекрень.

– Бояркина! Я вернусь! – голос Богдана звучит зловеще, словно он демон из ада и пришёл по мою душу.

Испугал. Всё, что могло, уже случилось, а остальное – так, мелочи, тьфу. Не страшно совсем.

Я слышу, как за ним закрывается дверь. Это финальный аккорд. Бодя не меняется. Он всегда любил, чтобы последнее слово оставалось за ним.

Мой горячий, страстный мальчик… Столько лет прошло, но кое-что, наверное, никогда не меняется.

– Да ладно тебе, – бормочу я под нос, вытирая ладонями щёки. Теперь можно и шмыгнуть, и ком в горле проглотить. – Напугал ежа голой задницей, герой.

Я знаю, что он меня не слышит, может, поэтому я такая смелая.

Собраться. Умыться. Причесаться. Натянуть трусишки и колготки. Благо, у меня их целый склад. У такой деловой женщины, как я, есть всё в запасе.

Я часто работаю допоздна, сверхурочно. Нередко приходится и на деловые встречи выбираться. Так что тут целый арсенал на случай непредвиденных обстоятельств. Есть во что переодеться.

Я ведь одинокая. Спешить мне некуда. И не к кому. Я даже собаку или кошку не удосужилась завести, чтобы не привязываться и не спешить домой. Это всё же ответственность, как-никак. Я даже рыбок не завела. И цветов на подоконнике у меня нет.

Я умылась, переоделась, причесалась. Укладывала волосы в пучок с каким-то злобным остервенением. Очки потерялись. Да они мне особо и не нужны – так, больше для образа носила. Там линзы почти без диоптрий. Где-то запасные имеются.

Хватило меня ровно на то, чтобы привести себя в порядок. А затем я присела на диванчик и замерла, углубившись в собственные хаотичные мысли.

Что-то не давало мне покоя, но я никак не могла ухватить нужную и очень важную мысль.

Сосредоточиться не получалось. Не думать тоже. Успокоиться – тем более. Я гоняла по кругу одни и те же образы, вспоминала жесты, Бодино дыхание, его голос.

Потом поняла, что это мазохизм чистой воды. Нужно завязывать со всеми этими душевными муками и ненормальной тягой перетряхнуть всё на атомы, запечатлеть каждое мгновение.

Зачем? Я и так всё прекрасно помнила, жила ощущениями, дышала воздухом, что пах сексом, Бодиным парфюмом и неудовлетворением.

Нет, удовольствие я получила. Такое, что крыша на место никак вставать не желала, но мне было мало. Слишком мало всего, что между нами случилось.