Анастасия, не поднимая взгляда, предложила сыну:

– В морозильной камере пельмени. Я накрутила сегодня. Сварить?

– Нет, мама, мне чая хватит. Что за фильм?

– Тебе не понравится. Это нашей молодости, – ответила мама.

– В клуб фильм хороший привезли, – сказал Ефим Лукьянович сыну, – не хочешь сходить?

Ерофей спросил:

– А что за фильм?

Отец растерялся:

– Не знаю…

– Называется как?

– Да, не знаю, сказали только, что хороший.

Сын не отставал:

– А кто сказал?

Отец растерялся:

– Да кто б ни сказал… сходил бы… Как искупался-то?

– Отлично. Вода теплая. Жара в это лето такая, что из воды вообще вылезать не хочется. Народу на карьере!.. На машинах понаехали. С шашлыками, с собаками. Эти городские жители – бледные, как ростки картофельные. Воды боятся, визжат. Пока в воду зайдут, мы уже до острова и обратно проплыть успеваем.

Анастасия развеселилась:

– Соревнуетесь с горожанами? Слышь, отец.

Отец рассмеялся:

– Я в твоем возрасте таким же был. Доказывал, что городские парни – заносчивые хлюпики.

– А сейчас? – спросила жена.

– Повзрослел, – пожал плечами Ефим Лукьянович, – быть горожанином тоже не простое дело. Везде свои сложности.

Ерофей отпил из чашки горячий чай и спросил, выдохнув пар:

– А как понять, взрослеешь ли?

Мама вскрикнула даже:

– Ты, сынок, еще в пеленках уже взрослым себя считал.

– Считать-то считал, а как оно на самом деле? – не отстал Ерофей.

Ефим тряхнул головой и, словно самому себе, а не сыну ответил:

– В детском возрасте многие элементарные вещи, жизненно необходимые для тебя, тебя же и уговаривают сделать. Ну там, шапку надеть, поесть вовремя и не что попало, слабых не обижать, стариков уважать… В юношеском возрасте ты уже сам делаешь это для самого себя. А в возрасте отцовства уже и другим можешь подсказать и напомнить. Заботиться начинаешь.

Мама слушала и тихо добавила:

– Но самый важный показатель взрослости, Ефимушка, это когда ты себя перестаешь видеть точкой, вокруг которой весь мир вращается. Тогда и уважение к людям приходит и эгоизм уходит. Полезным становишься.

Ерофей молчал. Анастасия шуршала пакетиками. Ефим подписывал на пакетиках названия семян. Фаина, не снимая наушники, крикнула:

– Ерофей, как там на карьере народу много?

Ерофей кивнул головой, понимая, что слов сестра все равно не услышит, а Фаина прокричала:

– Подожду, когда жара спадет, тогда народу станет поменьше. На карьер схожу.

Ефим мельком взглянул на дочь, чтобы убедиться, что она в наушниках, сказал мечтательно:

– В такую жару больно сладкой коринка зреет. Ох, как давно я не ел эту ягоду! Слишком далеко идти за ней.

– Очень далеко она, – сказал Ерофей с набитым пирогом ртом.

Фаина как раз выключила музыку, услышала последнюю фразу и поинтересовалась:

– Про кого вы? Кто далеко?

– Коринка.

– Ааа….

Ефим продолжил:

– Я, бывало, в четыре утра поднимался и шел за коринкой. Только в жаркое лето ягоды эти сладкими бывают. А ароматные какие! Истосковался я по вкусу их.

2

Рано утром, в четыре часа поднялся Ерофей с постели, оделся, взял корзинку и тихо выскользнул из дома. Из будки лениво вылезла собака Дина и сонно вильнула хвостом в знак приветствия.

Ерофей помахал собаке рукой и шагнул со двора в густой утренний туман.

Шел молодой человек не спеша, чтобы сберечь силы на сбор ягод и на обратный путь. В кармане куртки лежал кусок хлеба и несколько огурцов с грядки.

Путь к зарослям коринки проходил мимо соснового леса. Чистый утренний воздух наполнился влагой и запахом хвои. Пели проснувшиеся птицы, ворчали в канавах лягушки.

Солнце поднялось еще невысоко, когда Ерофей дошел до веселого ручья, бегущего по заботливо сложенным кем-то камням. Кристально чистая вода била прямо из под земли в глубокую воронку, вымытую за многие годы силой течения родника.