– Вот как жизнь-то летит, братец ты мой! Задержался я на земле. А тебе ведь лет тридцать пять – сорок, не больше? Но это не столь важно. Знаешь, я никогда не верил в конфликт отцов и детей, мне казалось, что он есть нечто надуманное. Но недопонимание, наверное, может быть. Мне вот интересно, как воспринимает современный молодой человек мои призывы вернуться к лошадке? Верит ли он, что люди при лучине были здоровее и счастливее? А я ведь помню, что это было так…

По паспорту я Николай Илларионович Чернышев, а уличная наша фамилия – Гавриловы. Родом из села Шереметьево, из старообрядческой семьи Белокриницкой иерархии.

Село было огромное, в 1929 году в нем насчитывалось 552 домохозяйства. У отца была мельница производительностью не менее 1000 пудов в сутки. Срубленая из огромных сосновых бревен, нижний этаж о четырех углах, верхний – восьмигранный. В Шереметьеве было несколько мельниц, 5 просорушек, 3 маслобойки. А в Башмакове имелось 8 мукомольных заведений: 4 ветряка, 3 нефтяные мельницы и 1 паровая на том месте, где сейчас хлебная база №37. Муж моей тети был мастером по мельницам, а я работал у него подмастерьем. Мы ходили с ним по селам: в Богданиху, Дмитрово-Поливаново, Митрофаниху…

Старик колоссален. Он не из нынешних хлипких суетливых дедков. Сейчас люди слабы телом и духом, умирают без срока, не старясь, а изнашиваясь: от болезней, от усталости жить. Этот другой. Мощный. Он сидит на кровати – высок, строен, как высохший дуб. Спадает на кряжистую грудь огромная белоснежная борода. Навсегда закрыты незрячие глаза, только индикаторами подрагивают сомкнутые веки: это в паутине времени бьется, пульсирует неугасающий разум. И голос старика неправдоподобно звонок, молод. Человек внутренний и человек внешний давно живут в одном теле независимо друг от друга.

– Теперь, оглядывая свою жизнь, я пришел к заключению, что должен был стать архитектором, а не учителем. И в голове рисуются идеальные картины, как бы я перестроил родное мое село Шереметьево. Все до мелочи, все до гвоздочка представляю…

Село должно строиться улицей. Ширина улицы должна составлять 30 метров, ширина участка – 25. На территории должны находиться следующие постройки: дом одноквартирный (потому что, когда человек живет в многоквартирном доме, он – нетворческая личность), погреб с погребицей, коровник, конюшня, овчарня, свинарник, курятник. Вместо гаража – каретник. Я категорически против смертоносных машин. Приведу такой пример. Казахстан соединяла с Российской Федерацией шоссейная дорога. И было принято постановление Правительства: запретить заготовку сена вдоль трассы из-за выхлопов ядовитых газов…

На автобусе ездить – поэзии нет: не видно ни земли, ни неба. В каретнике должны находиться телеги, сбруя выездная и праздничная, сани, подсанки. В сельскохозяйственном производстве необходимо вернуться к использованию лошадей. Плужок на колесах я вижу двухлемешным с регулировкой глубины. Сеялки одноконные, одна на два дома. Жатки типа Деринга, самосборки пароконные. Молотилки мне видятся трехконными, с верхним забором молотильного материала. Такая была у нас в селе у Семена Ивановича Никулина, немецкая, с соломотряской. Веялку можно иметь одну на два хозяйства, а размол переложить на плечи ветра…

Старик прожил долгую, трудную жизнь. Он работал, воевал, опять работал. Преподавал в институте. Где-то в Подмосковье у него остался домик, но живет он в Башмакове у племянницы – тети Шуры Ворониной, тихой женщины с усталыми добрыми глазами. Если бы за родным отцом иные так ухаживали! Старик всегда сыт, одет в чистое, в комнате у него идеальный порядок. А перед старинными великолепными иконами (немногое, что меня впечатляет у старообрядцев – это их настоящие, потрясающие иконы) горит негасимая лампадка.