Когда я родился, мир, наверное, был крохотным, с детскую колыбельку. Потом я научился ходить, и тысячи дорог открылись на все четыре стороны. Я рос, и мир рос вместе со мной. Я мог стать путешественником и повидать дальние страны. Мог окончить энергетический институт и тянуть провода через тундру в стойбище оленеводов. Сажать деревья на Кулунде или раскапывать могилы древних усуней в Южном Казахстане.
Но ничего этого я не выбрал. Я даже не придавал значения стуку захлопывающихся входных дверей, калиток и ворот, ведущих направо и налево, на север и на юг. Хлоп! Не махать мне провожающим рукой из иллюминатора взмывающей в звездное небо ракеты, не кричать «Поехали!» Бах! Из меня не получилось великого боксера. Буме! Никогда не написать мне строки «Не ходить, не мять в лугах багряных…»
Помнишь, я показывал тебе своих козлят. Милые, правда? Может, это мекают не открытые мною планеты Альтаира, а может, неотлитые пули для того майора, каким бы я стал, если бы послушал ротного замполита.
Мы живем одну жизнь. И каждый миг ее неповторим, каждое мгновение драгоценно, как падающая звезда. Потому что для каждого наступит день, когда время и пространство все-таки сойдутся воедино, схлопнутся в точку, не имеющую протяженности и размеров. Прожитое оставляет на сердце только горечь утрат, светлую тоску и щемящую любовь к детям и старикам.
– Дядя Валера, почему ты не любишь мафыны?.. То есть машины?
– Да кто их знает, не люблю и все…
В темноте глаза у Женьки блестят – огромные, красивые.
Золотой мой мальчик. Быть тебе генералом!
ПО ГРИБЫ
Накануне
Два дня подряд накануне непрестанно моросил мелкий дождик, а на третий с утречка стало светлеть, сплошной туман, скрадывавший очертания домов, деревьев в садах, рассеялся, сквозь прорехи прорванных туч хлынули первые солнечные лучи, а к обеду от ненастья и следа не осталось. Теплым летним вечерком сидели мы с бабушкой на завалинке дядиного дома, смотрели на закат, взмахнувший, как гигантская птица, красным крылом над дальними лесопосадками, болтали о том, о сем. И сказала мне бабушка:
– Валера, а пойдем-ка мы с тобой завтра за грибами?
Я от радости даже вскочил с постеленной на влажную доску фуфайки:
– Пойдем, бабушка! Конечно, пойдем!!!
Разбудили меня ни свет, ни заря громкие знакомые звуки собираемых на пастьбу стад: резкое щелканье пастушьего кнута, сонное мычание коров, недовольное блеяние овец, заливистый собачий лай по всему селу. Баба Клава уже подоила Красавку, и на столе для внучка была поставлена огромная глиняная кружка с парным молоком, накрытая ломтем душистого, выпеченного в печке хлеба. Протерев глаза под рукомойником, быстро позавтракал и выскочил на улицу. Бабушка дожидалась меня у крылечка.
И потопали мы с ней с корзиночками в руках, в сизой дымке, сначала – через всю деревню по улице, потом – по тропке за околицей через луг, на полевую дорогу. Отяжелевший туман, приникая к земле, уползал в низинки, и панорама вокруг, будто на проявляемом снимке, становилась все отчетливей. Поливаемое солнечными лучами, как цветок, распускалось прекрасное июньское утро. На траве быстро уменьшались и исчезали последние капли росы. Денек обещал быть жарким!
Возле нашей деревни Богданихи леса не было. Мы с бабушкой ходили за грибами в Долговершинский лесочек. От нас до села Долгая Вершина – рукой подать, с крыши дома его видно. Однако прямого пути нет. Через Загибалиху по насыпной дороге – большой крюк надо давать. Можно пойти по оврагу, но он извилистый, с большим количеством ответвлений с ручьями и болотцами на дне, которые не везде можно преодолеть, и надо обходить. Поэтому мы решили, что умнее будет свернуть на тропку налево, перпендикулярную нужному направлению, пересечь овраг, дошагать до сосновой посадочки, и потом по дороге вдоль нее уже идти до лесочка.