С губ исступлённо сорвалось:

– Я тебя никому не отдам, ни Аристону, ни этому Олегу. Ты – моя и всегда будешь только моей, и мне плевать, какую цену за тебя запросит судьба. Я без сожаления оплачу любой счёт.

Олкэй неторопливо направился в дальнюю часть дома, где располагались комнаты для отдыха. Он невольно прижал Ангелию к себе, не в силах хоть немного ослабить свои объятия. Ему казалось, стоит только разомкнуть руки, и она исчезнет навсегда из его жизни, а этого он допустить не мог.

Он знал, что без неё мир опять погрузится в серую рутину, скрашиваемую лишь минутами поглощения знаний. Но и они бы теперь вряд ли смогли бы принести ему желаемое удовлетворение. Эх, всётаки не зря прислушался к деду, поверил его обещаниям и пошёл за ним. От переполнявшего сердце счастья на губах заиграла радостная улыбка.

Олкэй остановился у резной дубовой двери, и магия вновь распахнула её, прислушиваясь к неозвученному пожеланию хозяина. Он прошёл в покои и направился в спальню. Там аккуратно уложил на постель Ангелию, но никак не мог отыскать в себе силы, чтобы покинуть её, и продолжал стоять у кровати.

Она внезапно заворочалась и резко отвернулась, сжалась и тихо всхлипнула. Олкэй спешно прилёг рядом и коснулся её лба ладонью: на сердце герцогини было неспокойно. Он прикрыл глаза и чуть слышно принялся нашёптывать призыв умиротворения. Мягкие звуки невидимым успокаивающим покровом ложились на неё, и вскоре Ангелия заметно расслабилась и тихонько засопела.

Олкэй не стал подниматься, опасаясь, что тревоги, живущие в её душе, снова пробудятся и не дадут ей как следует отдохнуть. Он касался её, ощущая под пальцами нежность алебастровой кожи, и наслаждался так неожиданно возникшей непередаваемой близостью с малознакомым, по сути, человеком.

В академии ему бы и в голову не пришло коснуться кого-нибудь. Напротив, он старательно держался от всех в стороне, не позволяя никому пересекать черту обычной вежливости. Если бы в то время ктото сказал, что его сердце способно испытывать подобные чувства, он бы рассмеялся глупцу в лицо.

Олкэйю неожиданно вспомнилось, как деду удалось уговорить его отправиться с ним…

Он стоял на плоском выступе высокой скалы с бушующим у её подножия океаном. Ему стало невыносимо метаться по мирам. Вместо облегчения, они лишь ещё сильнее распаляли ноющую в груди невидимую гигантскую рану. Иногда ему казалось, что там и не рана вовсе, а бездонная дыра.

За спиной всколыхнулся воздух и наполнился искрящимся напряжением. Олкэй мысленно усмехнулся. Неужели этому старику не надоело таскаться за ним и постоянно уговаривать? Может всё-таки проявить уважение к его упорству и дать возможность высказаться, а потом уже найти возможность покончить с этим бессмысленным существованием?

– Что, опять пришёл поговорить? – нарушил он своё молчание и, не дав собеседнику произнести хоть слово, добавил: – Хорошо, я выслушаю тебя.

– Как я рад, что ты наконец решил проявить благоразумие, – радостно улыбнулся старик и торопливо продолжил, будто опасаясь, что он передумает. – Как я уже говорил, я твой дед, и пришёл, чтобы вернуть тебя на родину. – Олкэй сложил руки на груди, равнодушно внимая его словам. – Знаю, тебя сейчас снедают различные чувства и эмоции, причина этого в том, что твой исконный мир призывает тебя.

– Что-то я очень сомневаюсь в этом, – покачал он головой. – То, что я переживаю сейчас… Оно глубже и выше, чем зов любой вселенной.

Старик неожиданно замолчал. Олкэй обернулся к нему и безучастно заглянул в его задумчивое лицо.

– А если я скажу, что сумею исцелить твою боль? – внезапно произнёс он. – Панацея от твоего состояние мне известна, и даю слово, что добуду её, чего бы мне это ни стоило.