– Доченька, соедини меня с городом, – попросила она и, вытащив из пакета сверток, протянула его в окошко. – А это тебе, милая, перекусить.

Работница равнодушно приняла сверток и молча квинула на телефонный аппарат.

– Спасибо, милочка, – старушка засеменила к телефону.

– Вы будете продлевать разговор? – спросила рабоница у Арсена.

Тот улыбнулся, нахально подмигнул ей и, ничего не ответив, вышел на улицу.

Пройдя несколько метров, он оказался на краю поселка, у берега моря. Здесь везде было море.

Море начиналось с одного конца села и заканчивалось на другом. Море охватывало поселок почти со всех сторон, кроме одной узкой полосы суши, куда уходил на пастбище скот и откуда шла дорога с внешним миром.

Солнце уже катилось к горизонту, к большой одинокой сопке у залива. И играло последними лучами в засыпающем море. Суровое, словно черно-белое кино, маловыразительное, но в то же время наполненное внутренней, нерастраченной экспрессией, море было таким же сосредоточенным рыбаком, как и местные жители.

Это было море промысла, а не отдыха, и берега его были наполнены суетой рыбаков, а не негой пляжной лени.

Пахло тиной вперемешку с мокрым песком. Здесь не было вездесущей, всепоглощающей соли, как в городке. Здесь не пахло сухостью, а морем и рыбой.

И только человек с тонким нюхом, как Арсен, мог учуять запах гниения, такой же, как и в умершем порту.

Море умирало.

Арсен, вспомнив, что приглашен на ужин, поспешил к дому мотоциклиста.

А поселок в это время менял один временной период на другой, и сейчас было время возвращения домашнего скота. Улицы наполнились коровами, овцами, козами, лошадьми, слышался голосом пастуха, возвращающего скот хозяевам.

– Айт! – слышался его гортанный окрик, и животные, почуяв своих детенышей, ускоряли шаг в привычные загоны.

Арсен любовно погладил по спине ковыляющего мимо жеребенка. Пастух удивленно посмотрел на незнакомца: здесь не принято проявлять нежность к скоту, который выполнял необходимую функцию и ничего больше. Для ласк есть город, а здесь морской ветер учит выживать и не тратить силы. Арсен улыбнулся пастуху и пошел дальше, разглядывая животных, улицы, людей и дома. Неспешной походкой он шел по улочке, выделяясь среди суетящихся жителей, принимающих свой скот, и женщин, снимающих накопившиеся за день надои. Временами на него смотрели как на чудака, слоняющегося без дела, ведь тут все городские числились бездельниками, кому деньги даются просто так. А у местных расписан каждый час, и нет времени для пустых прогулок.

Наконец Арсен подошел к дому мотоциклиста и постучал в обитую черным дерматином дверь, которую тут же открыл хозяин, переодевшийся в майку и спортивное трико:

– Ты почему стучишь? – спросил он удивленно. – Не закрыто же.

– Ну, так принято, – смутился Арсен.

– Э, понятно, – засмеялся хозяин. – Ты же городской, не знаешь, что у нас входят без стука. Тем более ты мой гость. А гостям двери всегда открыты. Да и вообще, у нас в поселке двери всегда открыты: здесь же все свои.

Хозяин пригласил гостя внутрь. На саманной печи что-то варилось в большом котле. А снизу, в маленьком проеме печки, на углях лежала закрытая сковорода, в которой пекся хлеб. Чуть дальше, рядом с окном, дымил самовар. Возле печи суетилась хозяйка.

– Мы вас заждались, – улыбнулась она. – Проходите к столу.

– Спасибо, – отозвался Арсен, снимая обувь.

– Садись, дорогой гость, – пригласил хозяин за накрытый столик и, примостившись, позвал. – Дети, идите кушать.

Из двери детской выскочили малыши, а за ними неторопливо вышла угловатая девочка лет пятнадцати. Она застенчиво поздоровалась с Арсеном и стала помогать матери. Малышня шумно расселась за столом, засунув свои ручки в вазу со сладостями.