Римма Феликсовна была из тех матерей, которые ради ребенка любому глотку перегрызут. И из тех, кто, по ее словам, любят раз и навсегда. Потому после смерти отца она больше так никого и не встретила и всю жизнь посвятила ему, Глебу.

Умыв Тео, который лопотал, перемежая узнаваемые слова чем-то неразборчивым, он промокнул личико сына мягким пушистым полотенцем, на котором было вышито его имя, и повернув ребенка к себе, посетовал:

- Да уж, парень… похоже, я кое-что натворил.

Теодор нахмурился, но тут же разулыбался. По нутру полоснуло тем, что вызывало лишь отвращение к самому себе.

Когда они с сыном вышли из ванной, мать Глеба обнаружилась сидящей на оттоманке в небольшой гостиной. Разумеется, на столике рядом с ней уже был открыт пузырек с чем-то успокоительным.

- Прости, мам, - опустив Тео на пол и убедившись, что тот умчался по своим делам, сказал Глеб. - Я не хотел тебе грубить.

Он устроился рядом и, взяв успокоительное, повертел его в руках. С тех пор, как не стало отца, это был неизменный атрибут их с матерью жизни. Бесконечные скляночки и баночки и заверения, что только они и наличие Глеба рядом дают Римме Феликсовне силы жить.

- Ничего. Я понимаю, ты нервничаешь. Но все делаешь верно! У тебя должна быть самая лучшая жена, а Оля…

По взгляду Глеба, видимо, мама поняла, что продолжать не стоит, потому, поджав губы, замолчала.

- И все же постарайся настоять на том, чтобы она стала давать Теодору много овощей. И пусть уже бросает свои эти бредовые идеи, приведшие к тому, что ребенок до сих пор висит на ее груди! Вычитала она там что-то, ну надо же!

Мать всплеснула руками, вскочила на ноги и, отойдя к окну, взяла мундштук с вставленной в него дамской сигаретой. Закурила, приоткрыв форточку.

- Ты сказал, что сообщил ей о другой. Ну? И как она отреагировала? - потребовала мама ответа непререкаемым тоном.

Глеб поморщился. Покосился на подбежавшего сына, который, как назло, затараторил:

- Мама, мама, мама.

Римма Феликсовна взглянула на внука неодобрительно. А Глеб испытал чувство щемящей тоски. Он знал Олю слишком хорошо, чтобы понимать - сказанного она не простит. Вот только жена ведь ему солгала. Мать видела, как она прогуливалась в парке с Тео, а рядом был другой мужик. И Оля на прямой вопрос, что он задал пять дней назад, глядя ему в глаза, солгала.

- Как и любая нормальная женщина. Сказала, что хочет развода, - пожав плечами, ответил Глеб.

Горечь в душе стала еще более нестерпимой. Может, стоило просто поговорить с Олей и расставить все точки над «i»? И да, он был не в восторге от того, что она так и не стала за собой следить, хотя с момента рождения Теодора прошло целых два года.

- Ну, не велика потеря. Нашего мальчика мы ей не отдадим. Родит себе еще, свиноматки с этим разбираются быстро.

- Мама, не смей! - рявкнул Глеб.

Подскочил с оттоманки, поднял на руки захныкавшего от испуга Теодора. Сын вцепился в него ручонками, Римма Феликсовна схватилась за сердце.

Последний год, даже чуть больше, она то и дело жаловалась ему на Олю. Она плохо выглядит, она много ест. Пару раз даже нагрубила, когда ей дали дельные советы по воспитанию Тео. А один раз и вовсе на заслуженное замечание по поводу пересоленного салата, ответила, что Римме Феликсовне же лучше - останется стройной.

Это, с точки зрения мамы, было немыслимо. Она постоянно говорила Оле, что та просто обязана извернуться, но сделать так, как хочет свекровь. Ведь она отдала ей самое дорогое. Глеб с этим суждением согласен не был. Никто и никому его не отдавал. Он обожал как маму, так и жену. И эта дележка была для него как серпом по одному месту. Причем дележка происходила преимущественно со стороны Риммы Феликсовны.