– А почему бы после доследования суду не провести выездное заседание в той же шестой больнице? – спросил я после у Владимира Петровича, памятуя, что половина обвиняемых медиков оттуда, и проведение пусть даже одного или двух выездных заседаний на месте, что допустимо при многодневном процессе, будет иметь воспитательное значение.

– Да захотят ли в больнице проводить такой суд? – усомнился Владимир Петрович. – Столько народу мы у них от дела оторвем, да и большого помещения у них, наверное, нет…

– И неизвестно, какой еще эффект будет, – сказал случившийся при разговоре работник прокуратуры. – Государственный обвинитель принародно только одну речь произнесет, а адвокаты подсудимых целых восемь…

Я понял, что витавшая в воздухе мысль о показательном характере суда энтузиазма не встретила.

Но прежде, чем суд возобновил работу, мы с коллегой из «Советской Башкирии» отправились в шестую больницу. Для такого визита были основания – даже после доследования на новое судебное разбирательство не был приглашен ни один свидетель из больницы №6, который мог бы обрисовать обстановку и обстоятельства, что привели на скамью подсудимых двух врачей и медсестру, не были вызваны ни представители администрации, ни лица, ответственные за хранение наркотических веществ. Свидетелями проходили только родственники Рустэма Гатауллина – отец и жена. Это «белое пятно» особенно бросалось в глаза еще и потому, что по второстепенному эпизоду, связанному с Благоварской районной больницей (там врач Ю. Мухамадиев отдал одну упаковку наркотика для передачи Гатауллину), из далекого Языково вызывались на суд сразу трое: главный врач, акушер и медсестра… Мы собирались выяснить, как же могло получиться, что в центре Уфы, в авторитетном и уважаемом лечебном учреждении столько лет не могли распознать опасного наркомана, – более того, держали его в непосредственной близости от наркотических препаратов, доверяли ему жизнь и здоровье больных.

Впрочем, когда солнечным апрельским днем мы с коллегой-газетчиком шагали по лужам к больнице №6, мы уже сомневались, что все были в неведении относительно Рустэма Гатауллина и его слабости к дурману.

ИЗ ПОКАЗАНИЙ НА ПРЕДВАРИТЕЛЬНОМ СЛЕДСТВИИ МЕДСЕСТЕР ОТДЕЛЕНИЯ ХИРУРГИИ СЕРДЦА Т. ДИКУШИНОЙ, Ф. ЗАХАРОВОЙ, Н. БОВИНОЙ И ДРУГИХ:

«С Гатауллиным я знакома, считаю его человеком, употребляющим наркотики. На дежурствах бывал вялым, сонливым, постоянно спал в ординаторской, находился в неадекватном состоянии, но спиртным от него не пахло, видимо, употреблял лекарственные средства».

***

«Как-то он сам обратился ко мне за наркотиком. Я отказалась и сказала, что ему, как сыну профессора, все сойдет, а меня привлекут. О том, что Гатауллин просил наркотики, я тут же сообщила старшей сестре и всем девочкам в отделении…»

***

«То, что Гатауллин Рустэм не первый год страдает наркоманией и употребляет наркотические вещества, знали у нас в отделении все…»

И вот этот разговор в больнице. Он запомнился нам еще и потому, что здесь собрались люди заинтересованные, очень переживающие за честь больницы, за ее репутацию в городе. Здесь было почти в полном составе партбюро, и администрация, и профком, и заведующие тех отделений, где работали Гатауллин, Круглов и Шацких. Встреча проходила остро, нам говорили о традициях больницы – здесь не боятся ответственности и самых трудных операций, медики знают, что ни от одного тяжелого случая здесь не отвернутся, и везут почти безнадежных пациентов в «шестую»… Мы видели, как оскорбляют многих честных врачей гуляющие по городу разговоры, как хотят в больнице очиститься от скверны в ее стенах… Но почему эти люди вдруг замыкаются и уходят от прямых ответов, когда мы спрашиваем, где они были раньше?