Лихо жене и детям от него доставалось. Пропивал все. А потом буянил. Кидался на жену и двух младших сыновей. Бабушка редко об отце вспоминала, но чувствовалось, что воспоминания приносят ей боль. Собственно, и вся информация о моем прадеде.

Когда я росла, бабушкиных родителей в живых уже не было. А ее братьев совсем молодыми убили в Великую Отечественную Войну. Так что из их рода никого не осталось. И все свои силы моя любимая бабушка устремляла на меня.

Со всем патриотизмом!

Однажды бабушка ради меня полезла кататься на «Ромашке»! Ну, потому что одну отпустить не рискнула. Сиденья на аттракционе высокие, а бабушка маленькая ростом. Меня-то она посадила, а сама влезть не может. Билетерша ей стульчик принесла! Вы видели когда-нибудь бабушек, залезающих на аттракцион со стульчика? Нет? Вот не повезло! А я видела. И запомнила до сих пор. И всегда буду помнить. Потому что это бабушкина любовь полезла на стульчик, запихнула какую-то таблетку в рот и, закрыв глаза, понеслась со мной по кругу выше верхушек самых высоких деревьев.

А ещё бабушкина любовь делала много всего необыкновенного. Шила мне костюм Красной Шапочки, балерины, цыганки и даже Аллы Пугачевой! Петь я очень любила. И пела исключительно эстрадные песни, а не какие-нибудь там детские песенки. Особенно, конечно, репертуар Аллы Пугачевой находил отклик в моем сердце. Платье у певицы было тогда с рукавами-крыльями. И у меня такое. Условием любого моего концерта было то, что зрители-гости начнут вызывать меня на бис и искусственными цветами закидывать, когда я скромно склоняюсь в реверансе. Забавно вспоминать.

А ещё бабушка могла, расстелив на полу газетку, встряхнуть на нее целое ведро мусора, потому что я потеряла свою любимую игрушку – Гиппопотутика – в полмизинца величиной. Там, в мусоре, его тогда и нашли.

В детстве бабушка водила меня в баню. У бани было два назначения. Помыться (в бабушкином доме не было горячей воды) и попариться. Как известно, старинный русский метод для поправки здоровья. Думаю, бабушка очень верила, что походы в баню придадут моему организму сил.

У меня была специальная шапочка и шлёпанцы, как у заправских банщиц. Но моя парилка начиналась и заканчивалась на самом входе. И веником меня пошлепали легонько только пару раз. Кожа у меня нежная, тонкая, да и врачи не разрешали многое. Например, плавать в водоемах и загорать. Когда-то летом бабушка разрешила мне позагорать, а врач потом отругала за это мою маму.

Вообще-то детство с бабушкой проходило насыщенно и интересно. Каждый день прогулки. То к соседке в гости, то на демонстрацию с бумажными цветами (а это два раза в год!), то в галантерею. Сейчас нет таких магазинов. А в Союзе были. И для меня лет до десяти они были самыми интересными магазинами в мире! Исключение составлял только большой Детский Мир.

В галантерее бабушку можно было «раскрутить» на то, что нынче принято называть словом «бижутерия». А я, ох, как тяготела ко всяким кулончикам и перстенькам! Кольца дед брал на завод и распиливал, чтоб поджать их под мои пальчики. Так я и выхаживала по квартире в перстнях и цепочках. На улицу мама строго настрого запретила в них выходить. «А почему?» – мысленно недоумевала я.

Моя мама была самая-самая мама в мире! (После Карлсона, конечно). Она славилась безупречной внешностью и вкусом. Всегда хорошо причесанная, с начёсом, как было модно в семидесятые, стройная, высокая и пахнущая французскими «Клима». Раз в полгода (мне так запомнилось) папа дарил маме флакончик дорогих и редкостных по тем временам духов, и все в нашем доме потрясающе благоухало ими. Но однажды мама разлила полфлакона дорогущего парфюма на новенький палас. О, Боже! Как болела голова! С тех пор моя любовь к духам и охладела. (Надо заметить, вернулась она не так уж и быстро, лет тридцать спустя.)