Как я был кубогреем.

На строительстве комбината работали женщины-заключенные из соседнего женского лагеря. Меня опять назначили на легкую работу – быть кубогреем, т.е. кипятить воду к обеду заключенных. Женщины-заключенные уговорили меня продать принесенную ими новую одежду и другие вещи на рынок и купить им водку или спирт. Вещи на продажу они прятали под кирпичи и там же на другой день находили принесенную мною водку. Я тоже имел некоторый навар. И так длилось около недели Наконец охрана выявила виновных, меня арестовали и повели в лагерь в колонне заключенных женщин. Это было вечером. Прохожие смотрели и показывали на меня пальцами. Было очень неприятно и стыдно. Начальник, к которому меня доставили, сказал, мол, или ты назовешь сообщников, или мы тебя здесь же и посадим. Я все рассказал, но меня не очень скоро освободили.

Когда я пошел на выход, то по обе сторону тропинки стояли несколько знакомых мне женщин. Они ругали меня, били руками или палками, кто-то сделал мне подножку и потом меня уже лежачего били ногами… Еле добежал до проходной. Охранники там заливались смехом. Но мне было совсем не смешно. А еще мне тогда показалось, что весь этот спектакль для меня устроил начальник лагеря…

А когда совсем холодно стало, кто-то из наших узнал, что как раз сейчас можно в армию пойти – примут. И мы опять туда пришли. И нас приняли. Я даже сейчас помню, какая тогда была радость! В армии солдат в то время одевали очень хорошо – тепло: сначала нижнее белье, потом теплое белье, потом фуфайка, потом шинель. Выдавали варежки, но только с указательным пальцем – чтобы было удобно стрелять; а еще – шапку-ушанку. Так мы попали в армию. Нас практически тут же посадили в вагон и отправили в запасной полк близ озера Еланчик. А там всех собирают, выстраивают и начинают делить: «Плотники есть?», «Повара есть?». Кто откликается – делают шаг вперед. Правда, многие там привирали… Мы с одним парнем стояли рядом и уже успели познакомиться… Он на повара откликнулся. Я ему говорю: «Слышишь, какой из тебя повар?», а он мне: «Да ладно, там на месте разберемся». А я не мог врать. В общем, всех, кто отозвался, увели, но большинство еще осталось – связисты, артиллеристы, танкисты… И тогда уже начали вызывать по роду войск, и людей сразу же распределяли по отрядам или полкам. А я все равно остался. И тех, кто остался, стали учить военному мастерству – как в штыковую ходить, как винтовку разбирать, но это я все знал еще когда на «Ворошиловского стрелка» сдавал. Но, конечно, многого не знал – где там передовая? как в атаку ходят? какие взводы есть, отделения, командиры?..

Словом, меня определили в пехоту и сразу же послали в какой-то другой лагерь, в котором уже формируют полки. Там уже кухни свои… Настоящая солдатская жизнь, и все подчинено командованию… Направо! Налево! Шаг вперед!

И в один прекрасный день декабря нас повезли на фронт. Довезли до Москвы и остановились на станции, рядом с которой моя семья и жила. Тогда я уговорил начальника взвода, чтобы я смог быстро сбегать к своим, пока поезд еще стоит. Ну и пообещал, что принесу из дома всем что-нибудь вкусное. В конце концов мне разрешили. А тогда времена очень грозные были, и всех дезертиров, если находили, могли расстрелять сразу на месте. И я очень боялся, что патрули примут и меня за дезертира – взял где-то газету, закрывался ей… Потом в трамвае и даже в метро был… И наконец дошел до матушки. Мне все очень рады были – устроили прием, и я сказал, что пообещал командиру взвода принести что-то вкусное из дома. Ну а что дома-то было?.. Вот матушка дала мне четвертинку (250 гр.) подсолнечного масла… А я уже задержался дома, поэтому мать с сестрой решили поехать вместе со мной. Так мы и поехали втроем. Но когда мы добрались до станции, наш эшелон уже уехал. Тогда мы пошли к военному коменданту станции – в его руках вся власть там была, и дисциплина доходила вплоть до расстрела: за невыполнение приказа начальник мог застрелить подчиненного на месте. Там был просто железнейший график, и ни в коем случае нельзя было нарушать порядок. И вот мы пришли туда. И если бы не мама и не актерский талант сестры… Сестра там всячески изображала и жалость, и любовь, и преданность советской власти. Словом, в конце концов комендант согласился, и меня посадили в другой эшелон. Мы должны были ехать на станцию Шаховская. Ехали мы долго, а когда приехали туда, то узнали, что тот эшелон, на который я опоздал, разбомбили немцы. И многие из тех, кто там ехал – лежали раненые или убитые. А кругом пожар, дым… И все бегом, бегом, пока другие вражеские самолеты не прилетели. Получается, что если бы я тогда не опоздал, то вероятнее всего был бы ранен или убит.