В зале замелькали официанты.

Ира распоряжалась, какие продукты сложить в контейнеры, какие оставить. А я вел расчеты с администратором. У меня не хватило наличных денег, и я попросил у жены ее сумочку-клатч, в которую мы складывали подарочные конверты с деньгами.

Подобных сумочек у нее было, наверное, не меньше дюжины, более новых и дорогих.

Этой же, наверное, лет десять, и носила Ира ее всего несколько раз, потому что она была просто ослепительно белого цвета.

– Возьму все же ее, – сказала жена перед рестораном, отложив бежевую миланскую сумку. – Она хоть и старая, но идеально по стилю сочетается с новыми туфлями. – И она покрутила в воздухе туфелькой.

– Какая разница, – ответил тогда я.

А сейчас, в ресторане, в этой самой сумке, в среднем отделении среди красивых конвертов, увидел обычный почтовый конверт, не очень праздничный, и не очень новый. «Интересно, кто положил деньги в старый конверт?» – успел подумать я и открыл его.

Там лежал листочек бумаги с рукописным текстом и маленькая Машина карточка с выколотыми глазами…

Держа фотографию на ладони, я подошел к жене, и, как во сне, произнес:

– Это ты убила Марию?

Из письма Марии (17 декабря 2005 год)

Привет, любимый!

Нет! Мне не выразить моих чувств! Хотя лучше слова «любимый» в нашем языке вряд ли найдешь! Но это так ничтожно мало, если речь о моей любви к тебе!

Поэтому просто добавлю местоимение. «Привет, МОЙ любимый!»

Ровно два года, как мы с тобой не виделись… Видишь, я исправилась: пишу не «ровно два года, как мы расстались», а просто, что мы «не виделись»… Потому что мы так и не расстались!

Я знаю, что ты, просыпаясь ночами, вспоминаешь о нас.

По утрам в будни, тебе, конечно, не до меня. Но все воскресные пробуждения, я уверена, мои. Так же, как и твои бессонницы. Только пусть их будет у тебя совсем немного.

Спасибо тебе за это, родной. Мне так важно знать и чувствовать, что ты меня не забыл!

Я слышу твой голос. Ты говоришь мне: «Привет, моя маленькая!»

И мы снова вместе. Каждой клеточкой нашего общего, единого сознания.

Но ты живешь в реальном мире. И мне есть к тебе просьба.

Речь о твоей жене. Будь с ней, пожалуйста, по-ласковей, по-внимательней. Она всегда дорожила тобой, она многое прощала тебе. Даже нашу любовь!

Я не могу даже на минуту представить, что, если бы ты любил другую женщину, а не меня!

А Ирина справилась. Ведь тяжелее пришлось не мне, всегда знающей, кому принадлежит твое сердце. Думаю, сложнее было ей, понимающей, почему ты остался в семье!

Очень прошу тебя: попробуй наладить отношения с женой. У вас все непременно должно получиться. Постройте свою жизнь на доверии и искреннем уважении. Это может быть достойной заменой любви. Тем более, что Катюшка в ней нуждается – она оказалась такой ранимой! А я буду оберегать вас.

Не распыляйся, потому что такую, как я, ты все равно не встретишь! И вовсе не потому, что я какая-то особенная, просто именно такое сердце, как мое, ты и можешь, по-настоящему любить. А я, по-настоящему, только твое!

Пожалуй, сегодня я открою тебе великую тайну.

Наше расставание, ты, конечно, не забыл – тот последний день, когда мы были вместе. Ты до сих пор ясно помнишь и те события, которые предшествовали этому.

А вот настоящую причину озвучила моя подруга Наталья позже. И совершенно для меня неожиданную.

Это было после нашего последнего с тобой разговора.

Я не ела потом трое суток. Не могла. В горле, казалось, навсегда застрял какой-то нервный ком. Мама плакала, стоя передо мной на коленях и держа в руках сваренное всмятку куриное яйцо и маленькую детскую ложечку. Натка пугала, что отвезет меня в психушку, где будут кормления через зонд. Даже Толик, простив мое предательство, приносил дефицитные продукты и, молча положив их на стол в кухне, уходил. А ему ведь самому нужно было находиться в больнице!