– Тебя куда направляют? – Известие было ошеломляющим.

– В Сухуми, Абхазию… Останься со мной, прошу, – и прослезившийся Нукри поцеловал меня в щеку.

В это время в Тбилиси выбитые из привычного состояния мама, Талес и бабушка тщетно уговаривали разбившего в подъезде «лагерь повстанцев» Джонджолу вернуться домой.

– Нет, тетя Манана, и не просите, вот вернутся они, спрошу у Лали, по её ли это воле, тогда и уйду. Да что там, моя вина, раньше об этом нужно было думать – не уберёг! – сиплым голосом повторял Джонджола и в знак своей непреклонности кивал головой пристроившимся неподалеку верийским ребятам.

У жизни странный хронометраж, иногда все впереди, а иногда в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет все бесповоротно запоздало.

Дорога в Тбилиси казалась бесконечной и утомительной. Старый аджарец не отпустил нас одних, он сидел впереди, а мы, как селёдки в банке, сзади.

Моя твердая позиция и полная неопределенности перспектива, как видно, вызывали у ребят волнение и напряжение.

– Что случилось, девочка, ведь не засудишь нас? – спросил Гия Качарава и дотронулся до своей трехдневной щетины.

Дедушка Севериан цокнул языком, намекая на то, чтобы Гия заткнулся.

– Нет, – холодно ответила я.

Несмотря на мою настойчивую просьбу, возвратиться домой мне пока не светило. Один из корпусов на проспекте Важа Пшавела, где на пятом этаже жил Нукри, показался мне крепостью Бастилией. А дома нас ждали ошалевшие от страха, растерянные родители Нукри. Я приветливо поздоровалась с обоими.

– Ни о чем не беспокойтесь, я подожду маму и поеду домой, – сказала я в дверях встревоженной маме Нукри.

– Лали, решать только тебе, – ответила тетя Лия. – Ты ведь знаешь, мы очень тебя любим, генацвале.

Неожиданно Заза сильно дернул меня за руку.

– Выйди на минуту, – сердито сказал он и поволок меня на балкон. – Что ты делаешь? Какой такой дом? С ума сошла? Что вытворяешь? – угрожающий голос звучал зловеще. – Не думаешь ли ты, что и потом мы будем такими добренькими? Посчитай, сколько здесь этажей!

– Идиот, оставь меня в покое, – сказала я, попытавшись вызволиться из Зазыного плена.

– Он правду говорит, – выбросил сигаретный бычок сидящий на корточках Гия и зло посмотрел на меня снизу.

В дверях раздался нервный звонок. Не нужно было быть Вангой, чтобы догадаться – это пришли мои.

В то время маме было 37 лет. Когда мы шли по улице, невозможно было не проводить ее глазами. Талес был старше нее на десять лет и страшно ревновал. Поэтому они повсюду бывали вместе и, ко всему прочему, стали лучшими друзьями. Бессонная ночь маленькими паутинками отпечаталась на их лицах. Оба одновременно обняли меня.

– Мордуленция, как ты? – спросил Талес и потрепал меня за щеки.

– Хорошо, па…

Манана не издавала ни звука. У мамы всегда случался спазм горла, когда она нервничала.

– Войдите, пожалуйста, почему стоите в дверях? – Первой пришла в себя тетя Лия и взяла на себя инициативу. – Что делать, Манана, дорогая, такова судьба родителей девушек. И моя Нина сбежала прямо со школы.

– Я никуда не убегала, – пробормотала я, видя растерянный взгляд Нукри.

– Большое спасибо, Лия. Можно, мы с Лалико поговорим отдельно, – наконец выдохнула Манана.

– Ну, конечно, заходите вот сюда, – пригласила Лия в свободную комнату, – а я сладкое принесу.

Грузинский менталитет, порядок, убеждения требуют защиты и уважения «института девственности». Несмотря на то, что моя мама была уроженкой Сочи, эта древнейшая грузинская традиция и для нее была, безусловно, значимой. Ее бирюзовые глаза наполнились слезами, светлые волосы показались поседевшими.