– К чему вы клоните? – я постаралась абстрагироваться от его экзотического внешнего вида и сконцентрироваться на действительно важном.

– Уверен, и без моих оправданий вам очевидна их роль.

Мне показалось, он испытывал меня: насколько я готова понять, принять и смириться с происходящим.

Он молчал.

– Это реально там у вас стадо?

– Реально всё, что вы воспринимаете таковым.

– Святые духи! Что? Я надеялась, что это очередной мой загон… вот и всё. Но вы утверждаете, будто это всего лишь разумное решение? Не понимаю причины необходимости держать что-то подобное в стенах собственного дома. Это же целая ферма! Ферма с людьми вместо коров!

Беньямин поправил ворот причудливой шубы и, прохаживаясь по комнате, спокойно пояснял:

– Вы уже слышали, что я давно не покидал ваш мир. Всё, что когда-то занимало меня, перестало быть столь привлекательным, чтобы побуждать меня регулярно оставлять пристанище. Итак, что делает человек, когда перестает выходить на охоту?

– Выращивает овощи, зерно, скотину!

– Совершенно верно! Вот и я выращиваю.

– Но это же абсурд! Преступление! Так нельзя!

– Почему?

– Потому что нельзя держать разумное существо в клетке!

– Разве они заперты?

– А разве нет?

– Ничуть. И что есть критерий разумности?

– Самосознание.

– Они не разумны.

Не веря своим ушам, я зажала их руками. Только Беньямина мой жест ни капельки не смутил. Он всё продолжал расхаживать, вертеться перед зеркалом и бойко вбивать в меня свои «истины». Чтобы не слышать его я попыталась сменить траекторию (может так его звуковая волна до меня не достанет), усевшись на корточки, уставилась в пол: разглядывала несносные витиеватые узоры на плитах. И всё равно его слышала.

– Видите ли, особи, которых вам пришлось наблюдать, далеко не в первом поколении рождаются и умирают с одной единственной миссией – дарить энергию. И поверьте мне, они счастливы! С самого рождения единственное, чего они жаждут, мои сосуды регулярно получают. И испытывают при этом безграничное блаженство. Их интеллект абсолютно примитивен, и ничто не заставляет их развиваться.

– Звучит, как наркозависимость, – пробубнила я себе между колен.

Он будто не услышал мою оценку и только сильнее распалялся:

– У каждой из них есть всё, что пинало человека к эволюции: пища, сон, тепло. Им нет необходимости предпринимать какие-то действия: они сыты и довольны. Если вы им откроете «ворота» сейчас и погоните прочь, вы только заставите их испытать глубочайший испуг. Забившись в угол, они будут ждать. Подобно старому верному псу, которого пытаются прогнать со двора, они станут надеяться на содержателя. Что он придёт и не позволит вам сломать их размеренную беззаботную жизнь.

– Как старый верный пёс? – я передёрнулась в ужасе. – Но… неужели ни одна из них не стремится к настоящей жизни?

– Вы меня не слушали, что ли? – Беньямин встал передо мной как вкопанный и наклонился, чтобы заглянуть мне прямо в глаза. А я отвернулась и тихо проговорила, почти себе под нос:

– Сложно в это поверить. Человек, собственно, и эволюционировал благодаря своему неугомонному стремлению к чему-то большему, лучшему…

– Не забывайте, подавляющее большинство человеческих особей исключительно слепо следовали за своим «пастухом». Упоминая других, следует отметить, что таковых единицы. Так было, есть и будет всегда.

– И что же, на вашей ферме за все эти годы не рождались «пастухи», способные поднять бунт, устроить революцию? – гневно вскинув голову, я, наконец, вскочила и встала подальше, у окна.

– Отчего же? Случалось. Стандартная практика любой фермы: дефективные единицы убирают, – он повёл плечами с таким невозмутимым видом, словно сказал, что остатки супа скисли, и он их вылил в унитаз.