– Да, мне определенно лучше, – сказал он. – Я умыл лицо холодной водой.

– В принципе, у тебя на лице уже была холодная вода – дождевая.

– Наверное, ты права.

Среди быстро мерцающих желто-оранжевых лампочек Мост морочил ей голову. Чуть было не решился на самоубийство, а теперь ведет себя так, будто все это пустяки? Она злилась на него, чувствовала, что их что-то связывает. От этой мысли было неловко. У нее вошло в привычку быстро устанавливать глубокие связи с людьми, с которыми она была едва знакома. До появления навигаторов, указав кому-нибудь дорогу, она переживала, добрались ли они до своего пункта назначения, или в общественном транспорте большого города не могла удержаться, чтобы не спросить плачущего человека, все ли у него в порядке, даже когда все остальные твердо решили не заговаривать с этим человеком и не смотреть на него. Время от времени к ней сильно привязывались клиенты: посылали мейлы и звонили поздно вечером, хотели познакомить ее с родными. Она напоминала им, что четкие границы важны для всех, хотя и не признавалась, как тяжело ей было прислушиваться к собственным советам.

Сразу после развода Талли немного зациклилась на новой жене Джоэла, и дошло даже до того, что она жутко переживала за нее, увидев в соцсетях, что та попала в небольшую автомобильную аварию. Талли без конца проверяла, все ли с ней в порядке, читала и перечитывала ее страничку, хотя та никогда не размещала ничего слишком уж тяжелого или личного. Рыская по ее страничке, Талли в общих чертах узнала о ее жизни. Зациклившись на всем этом, Талли чувствовала себя сумасшедшей. И даже более того. Когда все это началось, она была будто в замкнутом круге, из которой нельзя было вырваться, будто без остановки вращала обруч.

– Хорошая у тебя куртка. Похоже, новая, – убрав с лица волосы, заметила Талли. Она понимала, что выглядит ужасно, но еще не решила, волнует ее это или нет. С одной стороны, ей хотелось пойти в туалет, привести волосы в порядок, нанести на губы персиково-розовый блеск, пощипать щеки, но на прихорашивание времени сейчас не было, уж точно пока она пытается докопаться до сути происходящего. Разобраться, помочь и возлюбить ближнего, как самого себя.

– Сегодня утром купил, – сказал он. Чек был из огромного магазина туристических товаров Brantley’s. Стоила эта дождевая куртка цвета авокадо ровно восемьдесят долларов. Он заплатил за нее наличными в 9:37 утра.

– Ты купил новую куртку, зная, что хочешь спрыгнуть с моста? – неожиданно для себя спросила она. Она могла и, наверное, должна была сформулировать вопрос иначе или вообще оставить эту тему. Она не хотела его обидеть, но его, оказалось, обидеть не так легко. Если бы он встретился ей в любой другой день, она бы прокомментировала его способность сохранять спокойствие – казалось, он никогда ни о чем не волновался. Просто сидел в забегаловке за чашечкой кофе. В обычной байковой рубашке в крупную красно-черную клетку, вполне подходящей для сбора яблок, новая куртка висела на спинке стула, ботинки намокли, но высохнут. Все в конце концов высыхает. Все хорошо. Расслабиться. Расправить плечи.

– Куртку я купил утром. На мосту – что было, то и было. А это – здесь и сейчас, – сказал он так, будто другого ответа и быть не могло. Его миролюбивый вид успокаивал ее, ей хотелось сохранить это чувство, накрыть его стаканчиком.

– Итак, твоя семья из Клементины, а сам ты – нет?

– Я там родился.

– А с семьей совсем не общаешься? Нет желания с ними поговорить?

– Сейчас – нет.

– О’кей. Можно, спрошу, сколько тебе лет?

– Можно, я спрошу, сколько лет тебе? – Он поднял бровь.