и сказать, что аромат кедра подходит к его глазам. Может, он бы понял, что это значит. Может, его чувства тоже питают друг друга, просачиваются наружу, оставляют следы. Подобно тому, как от дождя она становилась серо-голубой, и как этот цвет отдавался у нее во рту приторным вкусом голубики.

В кофейне было тепло и многолюдно, кто-то уткнулся в мобильник, ноутбук или книгу, кто-то занимался своими детьми, парнем или девушкой, кто-то проводил время с друзьями или просто ел пирожное и пил капучино. Она с удовольствием купила бы ему кофе и перекусить, если он был голоден. Были ли у Моста деньги? А мобильник?

– Ну как, выпьешь кофе – я угощаю? Может, хочешь колу или молоко? – спросила Талли, когда они вместе шли к прилавку. Его ботинки скрипели, с рукавов куртки стекала вода.

– Я выпью кофе, – кивнув, сказал он.

– Черный?

Он снова кивнул. Она убеждала себя, что его пугающую улыбку она просто выдумала. Здесь, в кофейне, он ее не пугал. Глаза его были внимательные, с морщинками возле уголков. Ему определенно не двадцать. Точно за тридцать. Похож на курильщика, хотя запаха не было. «Энергия курильщика» – она ее хорошо знала. У ее мамы был тяжелый случай.

Она не могла даже послать сообщение лучшей подруге Айше, у которой в этот раз с четверга по воскресенье был за городом выездной семинар-«отключка» по йоге. Талли раздумывала, не написать ли брату, Лионелу, – сказать «привет» и невзначай сообщить хоть кому-нибудь, где она, на всякий случай. Но она не могла рассказывать ему о Мосте. Он бы сильно рассердился. Говорил бы о ее очевидной по прошедшей неделе беспечности – она приехала к нему, припарковала машину на крутой подъездной дорожке и забыла поставить на ручной тормоз. Выйдя от брата, она увидела, что машина скатилась по дорожке вниз, в траву, едва не задев посаженных перед их домом деревьев. «Ты иногда так беспечна», – сказал тогда старший брат. Но Талли беспечной не была. Лионел, сам перфекционист до мозга костей, не давал никому права на малейшую ошибку. Нередко мать и брат говорили то, о чем можно было промолчать. Обидные вещи. В том числе из-за этого Талли и стала психоаналитиком – чтобы помогать людям быть добрее к себе и к другим. Чтобы сделать мир безопаснее, ласковее для всех.

Однажды, когда десятилетняя Талли мирно играла в своей комнате и мурлыкала песенку, мама назвала ее одинокой девочкой. Она этого не забыла. Зачем было говорить ребенку эта ужасную вещь? Вдруг кто-то когда-то назвал одиноким мальчиком Моста?

– Съешь чего-нибудь? Это пойдет тебе на пользу, – предложила она. У прилавка, поприветствовав бариста, она заказала два кофе. Мост изучал выпечку за стеклом. Не дождавшись ответа, она заказала два традиционных тыквенных пончика – они были последними. Она заплатила и пошла к специальной стойке с добавками, где налила себе в кофе соевого молока и положила темного сахара. Мост шел следом, они нашли столик. Сидели они в углу, рядом с колонной, обмотанной быстро мерцающими огнями, сияние которых смягчало очертания предметов и людей. Он снял куртку. Поблагодарил за кофе, за пончик.

Рубашка, кажется, не намокла. У него были красивые руки, широкие квадратные плечи. Светлая рыже-коричневая бородка сочеталась с веснушками. Он пригладил мокрые волосы, убрав их со лба, закатал рукава рубашки. Она ждала, когда он примется за кофе. Как только он отопьет первый глоток, можно начинать. Это был сеанс терапии, знал он об этом или нет. И пусть рассчитывает на то, что она будет задавать много вопросов. Они познакомились при необычайных обстоятельствах, и это их связывало. Он отпил кофе, отломил и съел кусочек пончика. Ел он аккуратно, стараясь, чтобы крошки оставались в тарелке.