По большому счету дело не в Шапошниковой. Дело в «правилах», которые насаждаются повсюду вот уже десять лет. При Сталине было правилом работать сообща, во имя общего дела. Помню, как работала в райкоме во время войны. С одной стороны, было трудно – война. С другой – все старались помочь друг другу. К кому не обратишься, выслушают и сделают все возможное. А как же иначе? А потом ситуация изменилась. Людей начали натравливать друг на друга. И пошло это с самого верха. Такая уж позиция. Разве ЦК не может одернуть Шапошникову так, чтобы она угомонилась навсегда? Может. Но не хочет. Так им удобнее. Всегда есть за что «прижать» и меня, и ее. Разделяй и властвуй.

Репертуарной комиссии не понравились даже такие спектакли, как «Драматическая песня» театра Пушкина и «Инженер» Малого. Увлекаясь, члены комиссии начинают заниматься не своим делом. От обсуждения репертуара переходят к обсуждению художественных достоинств постановки. Слышится только критика, ничего не похвалят. Высказывания по поводу «Инженера» точь-в-точь повторяют статью из «Вечерки»[67] с отзывами зрителей. Догадываюсь о том, кто писал эти отзывы. Примитивный сюжет, слабая постановка и т. д. Пришлось напомнить товарищам, что это не шекспировский «Гамлет», а спектакль на производственную тему. Начни главный герой терзаться сомнениями и метаться из стороны в сторону, так вы же первые его раскритикуете. Обвините в безыдейности и прочих грехах. Сказала, что очень довольна спектаклем и хочу предложить его на телевидение[68]. Что же касается «Драматической песни», то иначе как «эталонным» назвать его не могу. И любой объективный зритель скажет то же самое. За основу взято одно из самых значимых произведений советской литературы[69]. Взято и бережно, с любовью и уважением, перенесено на сцену. Более выразительного спектакля я не видела. Как можно критиковать столь блестящую постановку? Как поворачивается язык? Видели ли сами критики «Песню»? Нет, наверное. Иначе бы сгорели со стыда, ругая ее. Поют с чужого голоса. Подпевают. Обидно за создателей спектакля, которые страдают без вины. В этом самая главная опасность конфликтов. В них невольно вовлекаются совершенно посторонние, непричастные люди. Им достается только потому, что Шапошникова не любит Фурцеву. Разве они в этом виноваты? Сама я никогда не опускаюсь до такого поведения. Если критикую, то адресно, прицельно. Не затрагивая ни подчиненных, ни кого-то еще. Считаю недостойным и неприемлемым сводить счеты через кого-то. Вообще не люблю сводить счеты.

Умер Михаил Ромм[70], человек, который был моим наставником в кино. Когда я начала заниматься вопросами культуры, то в кино не разбиралась совершенно. Могла высказать мнение как зритель. Не более того. Попробовала учиться самостоятельно. Я умею учиться сама. Но с кино так не получилось. Слишком уж сложная наука. Нужен был наставник, и им стал Михаил Ильич, человек огромного таланта, невероятной эрудиции и при всех своих заслугах удивительно скромный. Другие объясняют свысока, так, будто ты неуч, а они – гении. Ромм вел себя иначе. Ни разу не позволил себе подчеркнуть свое превосходство. Когда я восхищалась им, говорил: «Ну что вы, Екатерина Алексеевна, вот Эйзенштейн[71] был гений». О человеке следует судить по тому, как он отзывается о других. Послушать некоторых, так они пуп земли, а все остальные – ничтожества. Ромм был не такой. Он никогда не хвастался своими достижениями, несмотря на то что был одним из лучших советских режиссеров. Нет, он всегда хвалил других. Не раз приходил ко мне просить за своих учеников, но для себя никогда ничего не просил. Когда я предлагала помочь чем-нибудь, говорил, что ему ничего не надо.