Там был не дом большой, а хата,
забор с подпорками из слег,
кровей дворянских пёс Панкратий
и с голубым оттенком снег.
Зимой на кухне кот Арсений
играл клубком по вечерам.
В морозы там,
в мой день рожденья,
цвела пурпурная герань.
Огонь в печи с утра резвился,
дыша берёзой и травой.
В запечье в люльке из опилок
жил самый добрый домовой.
Там летнее ночное небо
казалось полем васильков,
а в речке оставался слепок,
плывущих в небыль облаков.
Там был Арсений, был Панкратий,
был с голубым оттенком снег,
там были брат, сестрёнка, батя
и мама любящая всех.
Синеглазое счастье моё
Лунный свет на балконе застряв,
задремал возле стенки панельной,
бриз, коснувшись распахнутых рам,
расстелил аромат карамельный.
Вжавшись в кресло, я вновь перед сном
нежно время листаю обратно…
на журнальном столе под стеклом
фотография девочки с бантом.
Несравненное счастье моё,
выйдя замуж ты стала москвичкой
и теперь к важным датам печёшь
лучше мамы пирог ежевичный.
Над столицей, /смотрю в новостя>′х/
виснет снег водянистою шторой,
а у нас в октябре время вспять —
дни, что мёд… бабье лето повторно.
Солнце словно оранжевый флаг,
ни дождиночки, небо льняное…
не сдержавшись, сирень зацвела —
от кустов полыхнуло весною.
По тебе не могу не скучать,
чтоб тоску не лечить сигаретой,
я слагаю стихи по ночам,
не мечтая о славе поэта.
Синеглазое счастье моё,
лучик мой, ненаглядная радость,
пусть бездолье тебя обойдёт,
ангел твой пусть всегда будет рядом.
Не пишется
Плечи не горбит усталость,
думать никто не мешает,
но полушария вялы,
строчки душа не рождает.
Тихо в просторной гостиной,
в чашке и чайнике пусто,
струйка табачного дыма
тянется к выцветшей люстре
Мысли… как будто не рядом.
Бред мой в корзине сверхполной.
Горечи вкус неприятный
чувствуют губы и горло.
Выброшен стих неудачный.
К новому… рвения мало.
То ли январь слишком мрачен,
то ли я…
впрямь…
исписалась.
Возрастные перемены
Оставив след в памяти,
время уходит…
Реальная правда горчит:
меняется возраст… зима на подходе,
не спрятать лицо от морщин.
Уже…
не играю я с лифтом в обгоны —
исчез безвозвратно кураж.
В одежде другая длина и фасоны,
лишь к случаям стал макияж.
От русских морозов не тянет умчаться
на отдых в чужие края…
Читаю запоем… И кресло-качалка
не может уже без меня.
Карминные зори в лиловых оттенках,
как раньше глаза не хмелят.
Уже… к осыпающим цвет хризантемам
нежней прикасается взгляд.
На годы вперёд нынче планы не строю,
вмещает любимых мой дом
и нет дней дороже, когда всей семьёю
сидим за одним мы столом.
Nostalgie
Смеркалось… Клочьями густыми
висел над Лондоном туман;
тонули улицы ночные
в лучах неоновых реклам.
Касался стёкол бархат серый —
в старинном пабе у окна
за столиком /с пустым фужером/
сидела женщина одна.
Взгляд беспокойно-увлажнённый
блуждал средь незнакомых лиц.
Тоску в глазах её бездонных
скрыть был не в силах шёлк ресниц.
Вдруг резко встав, с улыбкой грустной
пройдя по залу, не смутясь,
у ба>′рмена она на русском
спросила: «Водка, есть у вас»?
— Мадам!.. Россия! Вы откуда?
— Москвичка я! А Вы? А Вы?
Трезвон расколотой посуды
восторга их не охладил…
— А я в Одессе жил когда-то.
— Бывала! Муж туда возил!
— В столице я, служа в стройбате,
все уголки «исколесил».
— Вы знаете?..
— Конечно, знаю!
— Вы помните?..
— Какой вокал!..
Смеялись двое, собирая,
разбитый вдребезги бокал.
Рябиновый блюз
Вид рябины тих и скромен…
не горит она огнём,
день гостями наводнённый
был нелёгким для неё.
Ветер листья утром ранним
обрывал, что лиходей,
от его забавы странной
дрожь пронзала до корней.
А потом…
почти с обеда,
в аккурат до темноты,
не жалели хрупких веток
ненасытные дрозды.
Их прогнав, сорочья стая
пронеслась по ней, что плуг…
Струйкой горькою стекает