– Что случилось, Давид? – спрашиваю я, делая шаг ему навстречу, потому что точно знаю: если отступлю – будет только хуже.
– Разве прием не закончился?! – рычит мужчина, и глаза у него красные, как у разъяренного быка.
– Закончился, – киваю я, отвечая как можно мягче.
– Тогда почему ты все еще не в супружеской спальне?!
– Я подумала, что ты уснул, и решила не тревожить тебя, – вру я уже привычно и внешне спокойно, но как всегда гадая: пронесет в этот раз или не пронесет? Давид смотрит на меня заторможенно, долго переваривая сказанное, а потом говорит:
– Как я мог уснуть после того, какой ты была сегодня? – его голос делается совсем хриплым, и я понимаю: не пронесет. – Этот вырез на спине... Зачем ты переоделась?!
– Я собиралась ложиться спать.
Он резко разворачивает меня спиной к себе и, зажав в кулаки ворот футболки, рвет ее на две части, обнажая лопатки и позвоночник до самой поясницы.
– Какая же у тебя бархатная кожа, – говорит он шепотом, а меня трясет от ужаса. Он ласково касается моей спины, ведет пальцами вниз, но уже через несколько секунд хватает за шею и швыряет на диван лицом вниз.
– Не надо, пожалуйста, Давид, ты пьян! – умоляю я, но мои рыдания заглушаются его рычанием. Он вдавливает меня в диван и стаскивает с меня трусы. Я сопротивляюсь только первые десять секунд: потом срабатывает механизм психологической защиты, тело и мозг отключаются, и я просто лежу под ним безвольной тряпкой, пока он пыхтит и долбится в меня напряженным членом.
3. 3 глава. Камни преткновения
Наконец удовлетворив свою животную похоть и кончив, Давид почти сразу валится с дивана на пол и засыпает на своем любимом персидском ковре, громко всхрапывая. Я лежу не двигаясь, лицом в подушку, и молча выжидаю минут пятнадцать, чтобы он уснул достаточно крепко. Потом осторожно поднимаюсь, переступаю через него и иду в ванную комнату, чтобы подмыться и избавиться от его мерзкого запаха на своей коже.
Все это, конечно, кажется жутким, да так оно и есть, но я привыкла. Говорят, к хорошему быстро привыкаешь. По себе могу сказать: к плохому тоже быстро. Приходится. Он не насилует меня слишком часто. Раз в несколько недель, не больше. Гораздо чаще залепляет пощечины. Бьет – раз в пару месяцев, когда срывается какая-нибудь крупная сделка. Но тогда он не трогает мое лицо: основные удары приходятся в живот и поясницу, следы от его пальцев остаются также на руках и шее. Я научилась просто виртуозно замазывать их тональником. А еще – расслабляться, чтобы меньше чувствовать боль. Максимально пассивная жертва. Рыпаться бесполезно, я же знаю. Когда-то пыталась.
Только давайте без нотаций. Мол, захотела бы – ушла. Вынужденное соучастие в его преступлениях – не единственное, что держит меня рядом. Есть другая причина – ответственность за близкого человека.
Шесть лет назад Давид оплатил лечение моего полуторамесячного двоюродного брата и продолжает финансировать все его медицинские потребности. Костя родился со спинально-мышечной атрофией и мог не дожить до трех лет: первоначальная терапия стоила больше двух миллионов долларов. Самое дорогое лекарство в мире. Тогда мы с Давидом были женаты всего полтора года, и это были хорошие времена: он не бил и не насиловал меня. Мне даже казалось, мы любим друг друга. И только потом все начало стремительно рушиться.
Он спас жизнь моего маленького брата – и возомнил себя богом. Это был первый звоночек. Я была благодарна – а он упивался этим, постепенно подсаживая меня на крючок своих незаконных сделок, заставляя подписывать бумаги, оформляя на меня недвижимость и оффшорные банковские счета.