Слёзы уже душили меня, готовы были вылиться лавиной из глаз, и я только закивала головой.

– А вот рыдать не смей, нельзя, мужчин с войны ждать надо, а не потопы устраивать. Так, картинку вечером записывать будем, ешь немедленно!

Что уж в хлеб Вердо добавил, я так и не поняла, что в мясо и бульон добавил тоже, но вкусно очень. Да и не ела я, оказывается, три дня. Но сил есть у меня тоже мало оказалось, хотя я очень старалась, так и уснула с куском ветчины в руках.

Резко проснулась от мысли – вдруг опоздала. Долго думала, а куда я могу опоздать? Лежу на кровати в своей комнате, сытая, совершенно здоровая, опаздывать некуда. Но ведь проснулась зачем-то, зачем? В комнату стремительно вошёл Олаф и сразу позвал Лею.

– Немедленно одеваться прилично, посадим за стол и снимать будем.

Вот куда я боялась опоздать – с Глебом говорить, не так, ему сказать, а что сказать? Лея меня спрашивала, что буду надевать, а я только смотрела на неё и кивала головой. Что я ему скажу после своей истерики непонятной, страхов своих глупых? Олаф вернулся в комнату, посмотрел на меня, всё раскритиковал, рылся в гардеробной, достал другое платье, почему-то бежевое, чем синее не понравилось – непонятно. Не стал дожидаться, когда Лея меня переоденет, сам снял синее и надел бежевое, отошёл, полюбовался и сразу взял на руки, прокомментировал своё действие:

– Пока Глеб не видит, ты ему не говори, а то голову оторвёт, ни на что не посмотрит, знаю я его.

И я рассмеялась, напряжение спало, сразу поняла, что скажу Глебу. Прав Олаф, совершенно прав, только так можно было меня вывести из состояния ступора, каким-то важным делом, в которое я бы поверила, серьёзно отнеслась. Я не знаю, где установлены камеры в доме, Лея сказала, что во всех комнатах, в моей естественно тоже. Глеб всё видел – конечно, если не воевал в этот момент, не разносил чьи-нибудь дурные головы – видел, как я пришла в себя, как ела и спала.

Я уселась на стул в столовой, слушалась всех указаний Олафа: поверни голову так, выпрями плечи и всё в таком духе, как в старых ателье фотографий. Он театрально установил передо мной камеру, зашипел на Лею, молча сопровождавшую нас, мол, не мешай съемкам и махнул мне рукой. Включился красный глазок камеры, и я начала говорить:

– Глеб, я люблю тебя. Помнишь, когда-то я читала тебе стихотворение, как женщина ждёт с войны, я тебя жду, каждую минуту жду. Я знаю, что ты сильный, ты командор и всё такое, но всё равно боюсь, и буду всегда бояться за тебя. Ты занимайся там своими командорскими делами, спасай мир, а я буду тебя ждать дома, сяду у окошка и буду ждать.

Слеза всё-таки скатилась по щеке, я совершенно неприлично утёрла нос, всхлипнула, вздохнула и продолжила:

– Вы там воюйте и знайте, мы вас дома ждём всех. Вы, конечно, крутые все, сверхчеловеки, только помните, наше ожидание вам поможет. Лея, махни Андрюше ручкой.

Лея совершенно серьёзно подошла ко мне и помахала рукой в камеру.

– Олег, Виктор я вас тоже жду. Когда мир спасёте, вернётесь домой, я сразу жён вам начну искать, чтобы ждать вас было легче.

Опять всхлипнула, но удержала слёзы и продолжила:

– Глеб, помни, я люблю тебя, никогда и ничто не сможет нас разлучить, всё можно решить, только подумать надо и верить. Я петь ещё не могу, а слов сказать, что я сейчас чувствую, у меня не хватает, поэтому слушай стихотворением.

Нет тебя, а мне всё кажется, ты со мной.

Две судьбы в одну не свяжутся, ты со мной.

Ночь в глазах и одиночество, ты со мной.

Ты любви моей высочество, ты мой.

Я за тебя молюсь, я за тебя боюсь.

И слышу я, мой бог, твой каждый вздох.