– Я, в твоём сне я.

– Нет, нет, нет…

Я мотала головой, махала руками, всё повторяла своё «нет», но уже понимала – он, во сне монстром был Глеб. Олаф коснулся меня, и сознание ушло, ушёл ужас.

Сознание возвращалось медленно, какими-то обрывками, странными лицами, я их, наверное, знала, но вспомнить не могла, хотя всматривалась в них, разглядывала внимательно, но никак не узнавала. Потом появилась Лея, её я узнала сразу, и очень обрадовалась, но она приложила палец к губам и попросила молчать.

– Ты болеешь ещё, у тебя высокая температура, вся горишь.

– Опять эта горячка нежных барышень?

Она почему-то очень обрадовалась моим словам, закивала головой и сразу позвала Самуила, тот прибежал радостный.

– Катенька, дорогая моя девочка, как ты нас напугала, не узнаешь никого, даже Глеба не узнавала, только зовёшь его, а сама его не узнаешь.

– Где он, где Глеб?

– Он уехал.

– Куда?

Самуил неожиданно замялся, и я поняла – от меня. В комнату вошёл радостный Олаф, сразу тронул мой лоб и авторитетно заявил:

– Температура падает, всё прошло, я же тебе говорил, нервных горячек у Кати быть не может. Это она так спряталась от нас.

Но мне уже было всё равно, бывает ли у меня эта горячка. Глеб от меня сбежал. Сразу всё вспомнила, поняла, почему сбежал, и мне стало очень обидно. А Олафу было всё равно на мои обиды, тот ещё доктор. Он взял меня за безвольную руку, пощупал пульс, зачем-то потряс моей кистью, оттянул кожу до боли, даже ущипнул.

– Всё в порядке, полежишь ещё день и можно в бассейн. Лея, немедленно обед.

Есть я не хотела, сжала губы и продолжала думать свою обиду на Глеба. Бросил, сразу и бросил, подумаешь монстр, видела его таким, сам показал, между прочим, вот моя память и достала. Интересно, теперь так и будет носиться по миру в тоске. А может, уже и не в тоске? А может, кого и нашёл уже, очередную Агату? В чувство меня привел смех Олафа, вошедшего посмотреть, как я ем, и продолжая смеяться, успокоил:

– Не нашёл, дурочка, он воевать поехал.

Я окаменела. Воевать. У меня сразу отказал голос, смогла только поднять на Олафа глаза.

– Катя, он мужик, командор, для него война привычное дело. Он уехал только сегодня утром, когда стало ясно, что ты поправляешься, температура стала падать и ты стонать начала, значит, оживаешь. Я сразу сказал – можешь ехать, с Катей всё будет хорошо. Не переживай, я ему позвонил, доложил, что ты пришла в себя. А теперь ешь, немедленно и много, к его приезду мягкость надо восстановить, а то похудела уже, страх.

– Да, Катенька, надо кушать, Вердо тебе всяких вкусностей приготовил, ешь милая моя, теперь тебе надо много есть и спать, ты ведь не спала совсем, даже Олаф ничего не мог сделать, молчишь, глаза открыты, горишь вся, невозможно было на тебя смотреть.

Но я плохо понимала, что они говорили, только одно слово билось в моей голове – война. Я прошептала:

– Какая война?

– Ты женщина, тебе об этом думать не нужно. Вернётся скоро твой Глеб.

– Какая война?

Олаф меня уже знал, понимал, не буду есть, ничего не буду делать, пока не ответит. Тяжело вздохнул и сказал уже серьёзно:

– Некоторые горячие головы решили всё-таки провести серию акций по всему миру. Глеб уже рявкнул на тех, кого смог достать по телефону, но сама понимаешь, это не всегда работает. Поехал воспитывать, пока есть время.

– Акция когда?

– Скоро девочка, скоро совсем, поэтому Глеб и уехал сегодня, ждать уже было нельзя. Ты вовремя решила поправляться.

Я закрыла лицо руками, но слёз не было, только ужас. Олаф подошёл ко мне и погладил по плечу.

– Ты не бойся за него, сил у него много и возможности такие, что мало не покажется. Да и поехал он не один, они все уехали – Олег, Виктор, Аарон, даже Андрея взяли с собой. Всё будет хорошо, только поправиться тебе надо, я ему картинку хочу послать, как ты его ждёшь, хочешь?