– Что тебе наговорил Виктор?

– Я пытала его всякими способами, но он устоял. Мы просто болтали.

Глеб мне не поверил.

– Я приеду, и мы продолжим наш разговор.

Он взял меня на руки и слегка прижал к себе.

– Не придумывай себе ничего. Я отвечу на все твои вопросы.

А голову, значит, я на это время выключу, только бы кнопку найти. Боюсь, её просто нет. Глеб отнёс меня совсем недалеко, всего через несколько комнат. Видимо, чтобы, если что – бежать было ближе.

Когда он ушёл, не сказав больше ни слова и не обернувшись, я улеглась на кровать и стала думать – всё равно кнопки нет. Но спокойно думать не получалось. За сегодняшний день столько произошло, что мои эмоции не давали возможности на чём-нибудь сосредоточиться. Они бушевали во мне так сильно, что я вынуждена была встать, и стала ходить по комнате.

Наверное, в моей прошлой жизни так не хватало чувства защищённости, как бы странно это не звучало в данной ситуации, что объятия Глеба казались мне самым безопасным местом на земле. Сейчас, сама перед собой, я в этом призналась. Дело даже не в моём чувстве к нему. Это было что-то другое, очень глубоко спрятанное в моей душе. В нашей обычной жизни стало нормой быть сильной – благо физической силы прилагать особо нигде не надо – всё решать и делать самой, даже тем, у кого были мужья. Мужчины могут нести тяжёлые сумки из магазина, что-нибудь поделать на даче, какую-нибудь мелочь отремонтировать в квартире, но нет с ними ощущения безопасности, потому что решать глобальные вопросы семьи приходиться женщинам. Хотя, может быть, это просто мне не повезло. И я сразу вспомнила тренера, как он спрятался за спины девочек там, в гимнастическом зале, как только осознал, что опасность реальна. Атрофировалось в современных мужчинах чувство ответственности за женщину, старика, ребёнка. Наверное, сами женщины во многом виноваты в этом, взяв на себя решение всех проблем, глупышки эмансипированные. Но берут тогда, когда отдают, или вручают торжественно вместе с революцией. Именно здесь впервые я ощутила себя просто женщиной – слабой, капризной, глупой, наконец. И мне всё прощается, не важно, по каким причинам. Здесь я ничего не решаю, ни за что не отвечаю, а меня всё равно оберегают, холят и лелеют, а не упрекают во всех смертных грехах и не требуют какого-то действия. Видимо, понимание этого и помогло выглянуть откуда-то из океанских глубин души маленькой девочке, на которой нет брони, внутренней и внешней. Именно тогда, когда Глеб нёс меня на руках, эта девочка действительно ощутила себя хрустальной вазой, которую никогда не уронят, не бросят между делом, потому что нести тяжело. Я почему-то в это верю. Или хочу верить.

И вспомнила слова Анны, что я не только за девочек гимнасток согласна умереть. Действительно ли я готова отдать жизнь за Глеба? Вдруг это «получилось» потребует от меня всех жизненных сил? Я понимала, что, если его сейчас принесут умирающего от чего-то, я отдам всё, что во мне есть не задумываясь. А с холодной головой, где бы мне её остудить только, соглашусь ли я? Правда, кто моего согласия спрашивать-то будет.

Рассуждая так, я вдруг осознала: ведь больше всего боюсь именно этого – его принесут умирающего, а моих сил не хватит спасти. Я ведь даже представить себе не могу, какие опасности его подстерегают в этих отлучках. Раз он не входит ни в один клан, значит, противостоит всем кланам – это я знаю на собственном опыте. Человек всегда должен быть сосчитан. Состоишь где-нибудь кем-нибудь, и ты уже в кучке, которая тебя защитит от других кучек. Ну, ты, по крайней мере, так думаешь. Противостоять всем кучкам очень опасно, ведь они могут объединиться против тебя, хотя бы по тому, что ты такой наглый против всех пошёл. Чаще всего объединяются как раз против, а не за кого-то. Постулат – если ты не с нами, то против нас – работает везде.